Созопольские рассказы

Она достала из комода коричневую, хорошо сохранившуюся фотографию.

У меня дух занялся при взгляде на молодую, страшно соблазнительную, я бы сказал — бесстыже красивую женщину.

— Ничего-то от нее не осталось, — печально промолвила старуха. — Абсолютно ничего. Гляжу на нее, и все мне кажется, что это другая, и никак не могу свыкнуться с мыслью, что когда-то я была такой…

Разница была невероятной. Действительно, абсолютно ничего не осталось у старухи от ее прежнего облика. Ни единой черты, ни малейшего, хотя бы и далекого сходства.

— Странно, — сказал я. — Так как же это случилось?

Она достала еще одну фотографию. Это был ее муж. Сильный, волевой и прямой. Сразу же угадывался моряк. Он очень мне понравился.

— Он провел солдат, — тихо произнесла она.

Я не поверил. Трудно было поверить, что этот мужественный комиссар сделался предателем.

— Это так. Это сама истина, — с горечью подтвердила она. — В ту ночь он был у моста. Бой продолжался почти до рассвета. Я стояла здесь, смотрела на огоньки выстрелов и плакала. Бронепоезд не раз подходил к мосту, но повстанцы не пропускали его… Потом мой муж и еще двое переплыли канал и пробрались в тыл к солдатам. Но там их узнали, двое погибли, а он попал в плен. Его пытали. Он не вытерпел и провел их по козьей тропинке. Пришли сюда. Его расстреляли на моих глазах. Поручик… Он давно волочился за мной — и вот добился своего… Потом перешли на тот берег по висячему мосту, что ниже по каналу. Захватили повстанцев врасплох и всех побросали в канал, привязав на шею камни… Почему не отведаете варенья?

Все было так страшно, но больше всего меня поразило то хладнокровие, с которым рассказывала старуха. Очевидно, в душе у нее все перегорело. Многие годы сна все таила про себя, а под конец не удержалась и раскрыла свою тайну.

Придавленный внезапным грузом этой тайны, я с горечью размышлял о том, что вряд ли сумею справиться со всей сложностью печальных событий. Но вопреки этому, выработавшаяся с годами привычка взяла верх.

— Не покажете ли вы мне какой-нибудь старый альбом? — попросил я. — Меня очень интересует, как одевались люди в те годы, их лица, атмосфера того времени.

Старуха на миг поколебалась. Затем достала из комода кожаный альбом и протянула мне.

На первом же листе серого паспарту был портрет молодого офицера — на редкость красивого, стройного, одухотворенного.

— Это тот — поручик, — поспешила объяснить она. — Убийца моего мужа.

— Зачем же вам его снимок? — изумился я. — Почему вы вставили его в самом начале?

Старуха скорбно улыбнулась.

— Чтобы не забыть, как он выглядел… Чтобы до конца ненавидеть его!

Она помолчала, сжав губы, потом устало промолвила:

— Но теперь и это уже не имеет значения…

Мы поговорили еще немного, и я поднялся.

На прощание она попросила меня:

— Пожалуйста, не пишите об этом. Все это дело прошлого, история… С меня достаточно того, что вы поняли мои переживания. Но люди не должны знать, что комиссар был предателем. Нужно сохранить его имя чистым. Он был прекрасным человеком, прекрасным, но слабым. Все же погиб он достойно. Запел Ботевскую песню… — Немного помолчав, она добавила: — Ну, а если чувствуете в себе силы, если можете понять и оправдать его, — тогда пишите…

Я поблагодарил ее и оставил одну у выгоревшего пыльного домика, среди заросшего сорными травами двора, в блекнущих лучах желтого заката.

Над опаленным жарою холмом вилась огромная стая аистов. Их было так много, что они заслоняли солнце. Это выглядело как предзнаменование: словно всему миру предстояло испытать ужасное бедствие.

Подавленный и расстроенный, спускался я по крутизне под шум тысяч крыльев, и душу мою тяготила тайна старухи. Эта тайна непомерно мучила меня, мне хотелось поделиться ею с кем-нибудь, я понимал, что не имею на это права, но в то же время утешался мыслью, что ложь должна рухнуть во имя погибших борцов, во имя святой правды. Аисты шумели высоко над головой и, потому ли, что я впервые видел так много птиц, или же потому, что визит к старухе вконец расстроил меня, но все окружающее казалось мне необычайным, странным, исполненным скрытого, непонятного смысла.

Я отправился в горком. Рассказал обо всем второму секретарю. Не забыл высказать сожаление, что нельзя ничего написать о комиссаре.

— Почему? — удивился он. — Почему нельзя? Народ должен знать истину. Я вот только что получил письмо от учителя Тодора. Он скончался.

В комнате вдруг стемнело. Новая огромная стая пролетала над городом. Буревестники тревожно сорвались с крыш и исчезли над взморьем.

— Что он вам пишет? — не особенно настойчиво спросил я.

— А вот что: повстанцев предала эта старая ведьма. Она была любовницей поручика.

— Но почему же учитель до сих пор молчал?

— Сложна душа человеческая. Вы это знаете лучше меня. Поди, влюблен был.

— Всю жизнь?

— Так выходит.

— Несмотря на ее преступление?

— Судите сами.

Я замолчал.

— А ему можно верить? — спросил я немного погодя.