Созопольские рассказы

Оба направились к лодке. Была она желтая, приметная, правда, не пригодная для больших грузов, но остойчивая. — «Мотор хоть куда — заводи и валяй!» — небрежно говаривал Джито, и все видели, что он доволен им, а это было очень важно здесь, на море. Неторопливо, вопреки своей исключительной подвижности, Джито принялся одну за другой доставать из кубрика различные вещи — ящичек с рыболовной снастью, флаг, канат от якоря, возвращенного сегодня владельцу (своего он не имел, а разыскать подходящий камень было лень, и сейчас Джито умышленно предавался лени, как бы желая навлечь на себя гнев моря и проверить, к чему может привести этот гнев). Заметив оплетенную бутыль, он прикинул, что, покуда Паша́ принесет воду, у него будет достаточно времени выдумать какую-нибудь серьезную причину остаться на берегу, или же вообще может случиться что-нибудь такое, что заставит их отказаться от своего намерения выйти в море.

Нет, охоты ловить рыбу у него не было, надоела ему эта мучительная процедура, во время которой Паша́ кейфовал с самоловом, а он, Джито, потел на веслах, как египетский раб. Но в то же время ему было стыдно перед своим напарником, не хотелось, чтобы тот догадался о его желании остаться на берегу и проехался насчет его «развинченной фантазии», способа же доказать, что ему все равно, что он не боится, у Джито не было.

Паша́ очень быстро вернулся с полной бутылью, и Джито, рассердившись, буркнул:

— Чего же ты ждешь! Отвяжи лодку!

— Довольно кавалерствовать, а? — Паша́ иезуитски мягко улыбнулся и медлительно, с присущим ему достоинством, которым он прикрывал свое нетерпение, стал отвязывать канат. Джито, быстро приготовив мотор к запуску, стал всматриваться в матовое небо. «Резкий» дул низко над морем. Пока он не прекратится, боры не будет, но все же этот тусклый день весьма сомнителен.

— Бояться нечего, — сказал Паша́ и занес ногу через борт.

В эту минуту за спиной у него послышался голос запыхавшегося от бега Доско. Паше́ стало неприятно — он не любил «недотеп», которые лишь играют в моряков, в то время как у него в кармане ни гроша. Они лишь мешают своими трусливыми движениями, во время лова лезут в самые неподходящие места, дрейф укачивает их, и совсем не в пору приходится их высаживать на Большом острове, а самое главное — чересчур много расспрашивают. Приходится обходиться с ними учтиво, любезно отвечать и в то же время напряженно работать. Впрочем Доско был ему симпатичен, они давно дружили, и Паша́ помог ему сойти в лодку с одной из тех своих улыбок — добродушных и благородных, которые многие считали чистым притворством, хотя в сущности они были вполне искренними. Дело в том, что его деликатная душа находилась под семью замками, и доступа к ней не имел никто, в том числе и сам Паша́, ибо он не очень-то любил оставаться с ней наедине, не испытывая от этого особого удовольствия — при прикосновении она рыдала.

«Доско опоздал на два часа, — подумал Джито, — но от судьбы своей не ушел». Тут он вспомнил, что жене его снился очень страшный сон, правда с хорошим концом, но тотчас забыл об этом, так как Паша́ уже отвалил от причала и пора было действовать.

Когда они повернули между островом, где была военная база, и Красным маяком, одиноко стоявшим посреди залива, барба Аслани замахал им руками, но никто не обратил на него внимания, никто не пошевелился. «Поди, крючков вздумает попросить, — решил про себя Джито. — Интересный человек, это среди моря-то!» И когда они уже были далеко от одноногого, когда собирались снова повернуть — на этот раз вдоль самого острова, он упрекнул себя: «Все же мы приятели, нужно было подойти. Может, человек остался вовсе без крючков — морские ласточки ломают их, как зубочистки». И Джито дал себе слово больше так не поступать.

«А что, если барба Аслани хотел предупредить нас, чтобы мы воротились?» — обожгла его тревожная мысль, но он отмахнулся от нее и снова ухватился за руль.

Джито ожидал, что в проливе между городком и Большим островом их встретит сильное волнение, поднятое «резким». Действительно, волна была, но не особенно большая, и тяжелая лодка без усилий рассекала ее, пробиваясь вперед, к пасмурному северному горизонту.

Паша́ приготовил самолов, Доско помогал ему, чем мог. Джито, развалясь, сидел за рулем и чуть ли не с мальчишеским удовольствием вел лодку, скорее — предоставлял ей везти себя. Душа его, освобожденная от сомнений, была спокойна и радовалась гостеприимному морю.

Лодок не было видно. Наверно, они находились за северо-восточным мысом Большого острова — скалистого островка, убежища морских птиц. Катая курортников, Джито любил повторять: «Здесь меня и зароют. Здесь будет моя могила». Храбрые материковые жители вдруг мрачнели и с натянутой улыбкой, с непонятным суеверным трепетом поглядывали на голую зазубренную скалу.