Созопольские рассказы

Мальчик остановился у черты и на секунду присел на мятую траву, успевшую превратиться в грязную солому. Перед ним дымилась блекло-желтая крутизна, над нею — суриком намеченное железнодорожное полотно с мелкими фигурками рабочих, которые сменяли старые рельсы, укатанные сверху до серебряного блеска.

Воздух был тяжел и густ, как сироп, напоен пыльным назойливым запахом высохших трав и увядшей белены.

Мальчик попытался подняться, но усталость одолела его. Сейчас бы сидеть на скамье у фонтана, смотреть на серебристо-синие ели, на столетний тополь, мечтать о девочке и поджидать того часа, когда спадет жара и она явится на прогулку со своей двоюродной сестрой-толстухой. Для мальчика это были лучшие часы. Он следовал за сестрами на почтительном расстоянии, и этого было для него достаточно. Но до того, как наступала темнота, он непременно стремился перехватить взгляд девочки и тогда, бесконечно счастливый, убегал домой, тушил керосиновую лампу, и темнота превращалась в море. В то самое море, которое он впервые увидел, когда ему было пять лет. С тех пор оно — светлое и синее, полное манящих бликов — заслонило собою все на свете.

Между низкими сосенками по ту сторону аллеи мелькнули два пестрых платья. Мальчик шарахнулся за бочку и был готов удрать в кусты. Он очень боялся, что его увидят в роли лошади. Этого он боялся больше всего и думал, что в таком случае девочка перестанет тайком встречаться с ним глазами и что очень обыденно и непривлекательно кончится мучительно-сладостная неизвестность, которая поддерживала его и давала ему силы надеяться.

На повороте раздался гудок паровоза.

Платья вышли из-за сосенок и, поколебавшись, куда пойти, в конце концов направились к вокзалу.

Мальчик вскочил, впрягся в оглобли и ступил в ад.

Земля жгла, воздух был раскален до взрыва. Мальчик с пересохшими губами трусил вверх по склону, расплескивая за собой воду.

В желтом мареве он увидел паровоз и нажал из последних сил.

Ах, только бы успеть добраться до насыпи! А там он бросит бочку, взбежит на полотно и, даже если последний вагон прошел, догонит его.

Но паровоз как-то неожиданно быстро оглушил своим хриплым ревом городской сад. Мальчик увидел, с какой неохотой расступились перед ним поглощенные своим делом рабочие. И вот состав пополз по отлогому подъему к близкой уже станции, которую отсюда не было видно за зеленой листвой деревьев.

Поколебавшись мгновение, мальчик продолжил свой бег с бочкой. Оставить ее он не хотел, он знал, что рабочие томятся жаждой и было бы недостойно лишить их воды.

А поезд проходил перед его глазами, выброшенные газеты лениво приземлялись и желтели, опаленные зноем. Мальчик, отчаявшись, прервал свой безумный бег и, охваченный невыразимой мукой, тяжело поплелся к насыпи. Может быть, девочка сейчас уедет. Может быть, никогда больше не вернется сюда. Мальчик вдруг ощутил всю тяжесть утраты и сказал себе, что никогда ему не быть моряком, слишком он тщедушен, голоден и слаб.

Внезапно поезд остановился. Мальчик рванулся вперед, оставил бочку под насыпью и попытался взобраться по крутом склону.

Но поезд снова тронулся, и мальчик застыл на месте, чувствуя, что сделай он еще хоть один шаг — грудь его разорвется.

В этот миг турок, что был силен, как буйвол, скатился с насыпи, подхватил его и одним духом взбежал с ним на полотно. Последний вагон был близко, но мальчик лишь грустно смотрел на удалявшуюся ступеньку: сил у него хватило только на то, чтобы неподвижно стоять и провожать взглядом поезд, который немного погодя унесет к светлеющему западу его первую любовь.

Рабочие молча согнули свои выцветшие спины над рельсами.

Сильно и тяжело пахло прогорклым машинным маслом и раскаленным железом. За жухлыми верхушками деревьев виднелись желтые крыши городка и желтые голые холмы, замкнувшие горизонт своими строгими, угрюмыми очертаниями.

Мальчик обернулся к востоку. За нежной лиловой стеной было невидимое море, большие порты, корабли с поднятыми парусами.

— Авось, станет, — прошептал старый добряк-крестьянин.

— Авось! — убежденно повторил за ним сильный, как буйвол, молодой турок, так и не принятый на флотскую службу.

Паровоз предупреждающе взревел, и рельсы дрогнули. Мальчик пошел по шпалам в сторону противоположную той, в которой скрылись поезд и девочка, что существовала в его влюбленном сердце.

Рабочие на станции сейчас нагружали расхлябанные дроги корзинами, полными бычков и гебедженских раков.

Мальчик все это представлял себе, шагая на восток и вдыхая опьяняющий запах морских трав. Загорелый дочерна, в полосатой тельняшке, он выглядел заправским морским волчонком, ходившим повидать большую землю.

Перед ним отступал горизонт, маня призывными голосами отплывающих кораблей, и мальчик уныло думал о том, что за лиловой чертой, спокойно проведенной по желтым равнинам, не может не быть моря и розовых архипелагов.

Барабы медленно сменяли изношенные рельсы, и лишь старый добряк-крестьянин видел, как мальчик шагнул за истлевающую перспективу и как затем вновь опустел всепоглощающий горизонт жаркого августовского дня.

МАНЯЩИЕ ДАЛИ