Созревшие нивы. Жизнь в Церкви

Доколе не приду, — пишет Павел Тимофею, — занимайся чтением, наставлением, учением (1 Тим. 4:13). Будем считать, что и к нам придет апостол языков Павел. Поспешим же заняться чтением, наставлением и учением. Поспешим поставить эти труды ради веры в число приоритетных занятий, а не побочных. Если, конечно, мы действительно и всерьез исповедуем свою принадлежность к Апостольской Церкви и слова Павла для нас не пустой звук.

Ведь без постоянного научения и общения таинств нет веры! Вот ведь и еще Павел говорит: Чего вы хотите? с жезлом прийти к вам, или с любовью и духом кротости? (1 Кор. 4:21).

Пасхальная трапеза

В течение всей Светлой седмицы в середине храма вместе с иконой Воскресения лежит артос. Слово артос переводится с греческого как «квасной хлеб» — общий всем членам Церкви освященный хлеб, иначе — просфора всецелая. По завершении пасхальных торжеств он раздается верующим.

От Воскресения до Вознесения Христос часто и всегда внезапно приходил к Своим ученикам для того, чтобы беседовать с ними. Эта внезапность появления держала их в высочайшем напряжении и требовала от них внутреннего бодрствования. В любое время мог прийти Господь — через закрытые двери, ночью, днем, на пути… И когда они садились есть, то это всегдашнее ожидание Господа, Который где-то рядом, вот-вот придет, заставляла их ставить для Него чашу и хлеб. Христос, уверяя учеников в том, что Он жив, ел и пил с ними. Не потому, что Он нуждается в еде и питии в воскресшем теле, но для того, чтобы они видели, что Он не дух, что «дух плоти и кости не имать», и Он доказывал Свое во плоти воскресение.

Память об этих явлениях, об этой еде и об этом питии с учениками до сегодняшнего дня дошла в существовании вот этого хлеба, или артоса, который мы освящаем на Пасху

Думаю, что не ошибусь, если скажу, что люди даже самого скромного достатка стараются на Пасху накрыть свой стол как можно богаче. Сегодня наши столы в сравнении со столами людей минувших лет, столетий и эпох отличаются крайним изобилием, изысканностью пищи. Стола ради мы с вами трудиться умеем, и чрево ублажаем со вкусом и пониманием дела.

Не менее самоотверженно мы должны с вами переживать и о своем внутреннем человеке. В каждом человеке есть как минимум два человека — внешний и внутренний. Внешний тлеет, внутренний должен обновляться со дня на день. И обновление внутреннего человека происходит не само собой, а по мере стараний и усилий, но не одними ими.

Никто, трудясь, не может приложить своему росту локоть (см.: Мф. 6:27). Старания и труды человеческие — это всего лишь способ привлечь благодать и узнать свою немощь.

В каждом человеке есть как минимум два человека — внешний и внутренний. Внешний тлеет, внутренний должен обновляться со дня на день. И обновление внутреннего человека происходит не само собой, а по мере стараний и усилий. Труды человеческие — это всегда способ познать немощь свою.

Все, кто постился честно, или получестно, или на треть честно — все узнали свою немощь. Все в некоторую меру изнемогли. Все почувствовали некий предел, и это правильно, потому что человек, вступая в пост, вступает в него не для того, чтобы совершать поступательное ровное восхождение. Нет, он может поскользнуться, упасть или вернуться обратно — все возможно. Труды человеческие — это всегда способ познать немощь свою.

Мы много говорим о смирении, напоминаем друг другу слова Христовы: «Научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем» (Мф. 11:29). Большинство людей смиряются от грехов своих. Сотворит что-нибудь человек стыдное, гадкое, покраснеет до кончиков ушей и начинает думать о себе немного смиреннее. Но это нижайший путь смирения, не добрейший.

Самый лучший путь смирения — когда люди смиряются от добродетели, когда они начинают творить нечто доброе. Например, ухаживают за больными, или, например, заработанные деньги делят в такой пропорции, чтобы кому-то помочь, и ищут, кому это нужнее, и участвуют в чьей-то беде. Как только человек начнет творить нечто доброе, включая пост, включая молитву, ему открывается картина собственной ничтожности, он узнает, что слаб.

Не то страшно, что в нас грехов много, гораздо страшнее, что добродетели наши все с грехом пополам, как хлеб с мякиной. Как говорил один из писателей земли нашей Николай Васильевич Гоголь, Царствие ему Небесное: «Плохо, что добра в добре нет». Добро у человека бывает то тщеславное, то показушное, то ждет себе награды земной, то обижается, что награды этой нет. Когда поймет это человек, он будет трудиться над тем, чтобы творить заповеди Божии, но, ощущая свое несовершенство, будет смиряться.