Можем расходиться, дело сделано. Мы уже там, на плёнке, в долгом ряду экспедиционных фотографий, которые, желтея и темнея, уходят навечно в глубь херсонесского архива. Мы навсегда остались в этом жарком лете, у осыпающихся стен раскопанной нами Казармы. Это уже случилось. Этого уже не будет никогда…
Конечно, до севастопольского вокзала и прощальной «Славянки» московского поезда осталось немало, но фотография — граница, и то, что осталось за этой границей — уже история. Наша маленькая скучная херсонесская история…
Слава подгоняет тачку, мы грузим инструменты. Кирку можно отдать — пусть помашут напоследок, желторотики. Борис, Володя, пройдитесь-ка по участку! И в раскоп загляните, а то мы вечно ножи прячем между камнями… Что, всё? Действительно всё? Ну тогда, Слава, гоните тачку к сараям. Борис, не жди меня, мне ещё тут кое-что осталось сделать. Чай пока завари… Я скоро.
…Ну-ка, пройдёмся ещё раз. Да, вроде всё. Стенки описаны, чертёжники могут снимать профили, но они тут и без нас управятся. Ладно, теперь будет время заняться находками. И в архив не мешало бы разок заглянуть… Но, в общем, всё, откопали, отработали… Ладно, где тут дневник? Что там полагается писать в конце?..
Дневник археологических раскопок Портового района Херсонеса. 1990 г.
Да. Завершились…
На участке уже пусто — все помчались на обед, улеглась ставшая столь привычной сероватая пыль. Тихо… Ровные ряды полуразобранных стен, жёлтая высохшая трава, на привычные места снова начинают слетаться распуганные три недели назад чайки.
…Разрушили, разбили, разломали, расколотили, разбросали, Чингисханы, Едигеи, Шлиманы, вскрыватели могил, рады, счастливы, довольны…
Можно уходить.
Рабочая тетрадь. с. 38.
Короткий забег на пляж, чай с мятой — и можно поспать. В общем-то, теперь можно делать всё, что угодно, или не делать ничего. Я предпочитаю второе, Борис же, не поспав и часа, начинает проявлять активность. Ах да, ему же надо к Ведьме! Посвящение намечено на завтра, а ещё ничего не готово. Ну, это у нас почти всегда так. Ладно, курнём и побредём на Эстакаду. Выйдем, так сказать, в свет.
У Эстакады полно народу. Как всегда, очередная смена вкушает из кастрюли нечто дымящееся. Едят.
Приятного, стало быть, аппетита! Ага, вот и инициативная группа…
Ведьма Манон с клёкотом ухватывает Бориса за руку, Корова — за другую, после чего волокут его куда-то за бугор. Ну, творите, творите, а я посижу, как встарь, на Эстакаде, на своём законном месте, слева, у самого края. Ну-ка, подымим…
О. возникает откуда-то сзади и спокойно садится рядом…
…Личный состав всё ещё занят своими делами, а ко мне приближается Д., с некоторой опаской глядит на нас. О. исчезает так же незаметно, как и появилась, Д. с видимым облегчением вздыхает, усаживается на то самое место, где она сидела… Начальник по-прежнему невесел. Спешу его успокоить — матрацный кризис ликвидирован, ургуяне забрали своё законное, войны не будет, на инциденте можно ставить крест.
Увы, крест не ставится. Оказывается, Лука, добрая душа, ссудил пару матрацев ещё кое-кому, чуть ли не за пределами нашей экспедиции. Уж не кемеровским ли Змеям часом? Придётся ждать возвращения тюленя для установления истины. А это всё очень плохо…
Конечно, плохо! Хорошо ещё, Лука простыню не позаимствовал, нас бы за это точно со свету сжили. Ох, коммуналка!
Впрочем, Д. озабочен не только этим. К счастью, грозная комиссия пока откладывается и, кажется, нас здесь уже не застанет. Завтра к полудню он закончит свой участок, а к часу надо сдать находки. И, само собой, заняться инструментом.