Поцелуй стал глубже, жарче, сильнее. Сминая ртом нежные губы, он упивался ее вкусом, чувствуя, как яростно сердце рвется из груди, подстегиваемое каждым ее нежным вздохом, и Киллиан уже едва сдерживался, чтобы не застонать в голос, вторя ей. Вклинившись коленом, Эмма зажала его бедро между ног, узкие ладони скользнули по его спине вниз, обжигая даже сквозь одежду, стиснули крепкие ягодицы; она подалась вперед, потерлась пахом о его бедро, и они одновременно задохнулись от острого удовольствия.
– Господи, Эмма!..
Киллиан скользнул губами по ее щеке, куснул скулу, слегка потянул за волосы, заставляя запрокинуть голову, спустился к горлу, втягивая, прикусывая, посасывая нежную кожу, клеймя своими поцелуями и наслаждаясь тем, как тяжело и часто она дышит, как трепещет под его губами жилка на тонкой шее. Эмма тихо захныкала, вцепилась в его плечи, стиснула крепко, словно в отчаянной попытке удержатся на грани.
Она сводила его с ума. Легко, будто бы играючи, но едва ли осознавала это сейчас, когда притягивала его к себе, когда прижималась всем телом, когда терлась о него – ритмично, сильно, все чаще и чаще срываясь в стоны. Дышала через приоткрытый рот, ловила воздух пересохшими губами так жарко, так жадно, то и дело лихорадочно сглатывая слюну, что от дикого возбуждения мир вокруг раскалился до пронзительной белизны, заставляя жмуриться, чтобы не ослепнуть. Киллиан что-то шептал ей на ухо, снова и снова целовал, ласкал, кусал, притягивал, точно пытаясь растворить в себе, слиться в единое целое. Согнув ногу в колене, прижимая все крепче, мужчина терся в ответ, чувствуя, как ритм ее движений становится судорожным, потерянным, как отчаянно трясется гибкое тело, как дрожат сжимающие его плечи пальцы, как дыхание прерывается жалобными всхлипами:
– Киллиан, пожалуйста… пожалуйста…
Он впился в ее губы, заглушая стоны, сжал в объятьях, удерживая, толкнулся бедрами ей навстречу – раз, еще раз, еще… Эмма напряглась всем телом, до боли стискивая его плечи, вздрогнула в первый раз, вскрикнув в его приоткрытый рот, и, наконец, выгнулась, окончательно теряясь в судорогах яркого оргазма.
Сколько времени прошло? Секунды? Дни? Годы? Расколовшийся на части мир вновь собрался воедино, и Эмма немного отстранилась, улыбаясь чуть застенчиво в ответ на восхищенную улыбку мужчины:
– Ты потрясающа, Свон.
Она обхватила его лицо ладонями, поцеловала легко, снова прижимаясь. Киллиан тихо охнул, мягко отстраняя ее с мучительным смешком:
– Подожди, родная. Я ведь не весь железный.
Взгляд Эммы метнулся вниз, туда, где плотная ткань джинсов туго очерчивала напряженный член, и этот ее взгляд послал еще одну волну болезненного удовольствия в низ живота.
Колени слегка дрожали. Только бы не застонать… Мужчина сглотнул, переводя напрочь сбившееся дыхание:
– Все нормально. Просто дай мне пару минут, хорошо?
– Хорошо, – покорно согласилась она.
Киллиан чуть сильнее привалился к машине, запрокинул голову, закрывая глаза и пытаясь хоть на время отвлечься от мысли, что всего несколько минут назад Эмма кончила в его объятиях. Получалось неважно.
Тонкие пальцы скользнули по линии челюсти, по горлу, по груди в распахнутом вороте рубашки. Мужчина перехватил юркую ладонь, притянул, целуя кончики пальцев. Открыл глаза, поймав озорной взгляд.
– Что? – ее губы подрагивали в полуулыбке.
Эмма снова шагнула вперед, прильнула к нему всем телом, высвободила из захвата руку, провела по его губам подушечками пальцев, чувствуя тепло дыхания.
– Эмма?
Выдох, почти стон. Он просил ее… о чем? Остановиться? Продолжить? А, впрочем, неважно. Все в мире потеряло свое значение, когда ее ладонь скользнула от его плеча по груди, спускаясь к животу, а затем еще ниже, сквозь ткань касаясь напряженной плоти. Сжалась, обхватывая так мягко, так плотно. Поглаживая. Слегка царапая ногтями через плотный материал, так, что низ живота свело почти до боли.
Эмма уткнулась лбом в его шею, щекоча дыханием кожу, мягко целуя, ее руки отстранились, поднялись выше, подцепив и выправив рубашку, пробежали до груди, расстегивая мелкие пуговицы снизу вверх, но Киллиан даже не почувствовал прохладу ночного воздуха, коснувшегося пылающей кожи, потому что ладони Эммы обжигали сильнее, чем самое яростное пламя. Она гладила его, едва-едва касаясь подушечками пальцев – ключицы, грудь, плоские соски, многочисленные шрамы, свод ребер, поджарый живот с ямочкой пупка, втянувшийся одновременно с сорвавшимся с губ хриплым стоном.