– Из Дубны прислали дополнительные наряды, мы усиливаем охрану улиц, – пояснила Мухина. – Наших сил не хватает. Дубна прислала своих в помощь, пока у нас здесь такие дела.
В ОВД они прошли мимо ярко освещенной дежурной части. Мухина включила свет в темном коридоре. И отперла своим ключом темный кабинет, тот, из которого Крапов уже дважды пытался выгнать Катю.
Было почти два часа ночи. Кате все происходящее казалось каким-то нереальным – они как тени скользнули внутрь, чтобы узнать то, чего не знает никто.
Глава 26
То, чего не знает никто
В кабинете Алла Мухина зажгла лишь настольную лампу, словно не хотела привлекать внимания к их ночной вылазке.
Катя смотрела на доску.
С которой на нее глядели они.
Мертвые женщины ЭРЕБа.
То ли свет – не резкий белый верхних галогенных ламп, а мягкий желтый, ночной свет настольной лампы – оказался тому виной, но Кате показалось, что она видит
Она отметила одну странную особенность, которую прежде упустила: на доске – множество фотографий.
Катя вплотную подошла к доске, затем отступила на шаг, еще на шаг. На миг ей показалось…
– Алла Викторовна, а ведь они все-таки похожи между собой.
Мухина в это время возилась с сейфом в углу, открывала его и доставала какие-то папки.
– Что?
– Или это свет так падает, или… нет, что-то общее у них есть, у всех четырех.
– Что там может быть общего – они все разного возраста. Кроме темных волос – ничего, даже стрижки, прически разные.
– Вот именно, разный возраст. Здесь такое освещение… Я сейчас посмотрела на сестру Нины Кацо – Евгению Бахрушину, она в этом свете лампы словно моложе выглядит и… Если убрать вот эти морщины и лишние килограммы… Она чем-то похожа на Саломею, только это словно Саломея на десять лет старше – уже расплывшаяся и… С Марией Гальпериной – она полная, очень полная. Если убрать всю ее толстоту и разницу в возрасте, то… опять же – словно это Саломея, но уже далеко за сорок, ставшая толстухой. И Наталья Демьянова… представим ее с темными волосами, а не крашеной, и все эти морщины уберем, избыток косметики, ее возраст и… Нет, взгляните сами!
Мухина положила на стол папки, извлеченные из сейфа.
– Ну, не знаю… нет… Что-то есть, но это очень смутное. Это не явное сходство. Десять, пятнадцать лет разницы так изменяют женщин, что… Это свет здесь такой, вам мерещится, солнце мое.
– Может, и убийце тоже примерещилось? – Катя не отрывала взгляд от их лиц. – Может, он тоже что-то разглядел, отметил?.. Как они меняются, как стареют.
– Идите сюда. Вот то, о чем я говорила, – Мухина положила руку на папку. – Этого никто не знает. Это мы намеренно держали в тайне от всех – от опергруппы, от следователя. Чтобы сведения не просочились. Улика, которая нужна нам как секретная лакмусовая бумага, чтобы в случае… Ну, если объявятся какие-то психи, которые начнут брать эти убийства на себя… чтобы мы сразу таких отсекли. Потому что об этой улике знаем лишь мы – я, Крапов и патологоанатом. И сам настоящий убийца.
Катя ощутила в душе взрыв благодарности – ее посвящали в тайну тайн! Почти всегда по серийным убийствам полицейские действуют подобным образом – одна из деталей, порой самая главная, хранится за семью замками как великий секрет, чтобы в конечном итоге изобличить настоящего убийцу-маньяка.
Они склонились над папкой. Там было много фотографий. И на этот раз все из морга. Именно те снимки, что отсутствовали на демонстрационной доске. Тела без костюмов мух, совершенно голые и…
– Это Саломея Шульц.
– Что у нее на груди? – охнула Катя.
– Сами вы что видите?
– Пятна.
Катя низко наклонилась над снимком.
На цветном фото – крупным планом торс, маленькая девичья грудь. На груди Саломеи, примерно в десяти сантиметрах выше сосков, – два багровых пятна. Крупных. Хорошо заметных на бледной коже. И одно точно такое же пятно над пупком на животе.
– Что это такое?
– Ожоги.
– Ожоги?!
– Имеют посмертное происхождение, как сказал патологоанатом. Это не сигаретный ожог. Не паяльник. Использовалось нечто вроде небольшого, туго скрученного факела.
У Кати потемнело в глазах.
– А это Евгения Бахрушина.