Ада ничем не дала понять, что новость об очередном трупе в нашей истории хоть как-то ее поразила. Она шагнула вперед и легко преодолела несколько лестничных пролетов, отделяющих нас от семнадцатой квартиры. Не давая мне передохнуть (бег по лестнице вверх – не самый подходящий вид спорта для пятидесятилетней женщины), Ада надавила на кнопку звонка.
По ту сторону двери загремели замками, цепочками, еще бог знает какими запорами, но дверь не открывалась. Я прислушалась: как будто послышались шаги? Но они не приближались, а наоборот – уходили в глубь квартиры.
– Входите! – донесся до нас женский голос, и даже через двойные дубовые двери чувствовалось, как он напряжен. – Входите по одному! Сначала одна, потом другая! Или я сразу стреляю!
Все-таки это было довольно неожиданно. Я на своем веку вкусила разного гостеприимства, но такого… Ада, беглым движением поправив прическу, стряхнула с воротника шубы невидимую соринку и решительно шагнула в квартиру.
– Стойте тут! – приказала она мне напоследок. Я замерла, вцепившись в дверной косяк: если сейчас услышу выстрел, то… но додумать мне не дали: сосредоточенная Ада показалась в проеме уже через минуту. Ничего не сказав, она протянула руку и втащила меня в полутьму огромной квартиры.
– Она? – спросили как будто из другого конца коридора.
– Она. И, честное слово, Танечка, больше с нами никого нет.
– Захлопните дверь.
Я пошарила у себя за спиной, потянула – к двери были приделаны отличные дорогие пружины, и, несмотря на всю свою массивность, она защелкнулась скоро и крепко.
– Отойдите от двери. Пройдите в комнату. Встаньте к окну.
Мы подчинились, я с тревогой, а Ада – с полнейшей невозмутимостью.
Когда мы остановились у большого, французского типа, овального окна в центральной комнате, со свисающими по обе стороны роскошными ламбрекенами из тяжелого габардина, я увидела даму, так неучтиво принявшую нас в своем доме.
Не очень высокая, среднего роста девушка в брюках, с перекинутой на грудь толстой черной косой, вышла из-за своего укрытия и остановилась на пороге. В руках у нее был тяжелый кухонный топорик, которым хозяйки рубят мясо.
Свое оружие девушка держала очень неловко, отставив руку как-то наискосок, словно готовилась метнуть топорик при первой же возможности – а там как получится. Круглое, правильной формы, со слегка заостренным подбородком лицо было очень сосредоточенно – алые губы поджаты, брови нахмурены, глаза сверкают.
– Ну, довольно, Танюша, что ты? Мы не враги тебе, – сказала я осторожно.
– Кто вы?
– Мы… Мы подруги твоей доброй знакомой, Людмилы Васильевны Стамескиной. Помнишь? Она с мамой твоей очень дружила, Танечка…
Как только я произнесла эти слова, в девушке будто что-то надломилось: она выронила топорик, задевший ее по ноге, и села на пол. Я проворно подхватила грозную утварь, не глядя, протянула ее Аде, а та не придумала ничего лучше, нежели затолкать топорик меж подушками великолепного кожаного дивана цвета кофе с молоком. А я уже поднимала с полу беззвучно плакавшую Таню и усаживала ее на этот диван.
Девушка уже не собиралась обороняться от непрошеных гостей. Забыв обо всем на свете, Таня обнимала меня, как родную мать, и ревела в голос.
– Что ты, девочка, что ты, – приговаривала я сердечно. – Это у тебя с перепугу, это пройдет, Танечка…
Таня оторвалась от меня, спрятав лицо в ладонях, и я поспешила на поиски кухни. Она оказалась в совершенно противоположном конце этой барской квартиры: просторное помещение почти гинекологической чистоты, с бесчисленным количеством никелированных шкафов. Я вытряхнула из них добрую половину содержимого, пока отыскала простую кружку, в которую можно было налить воды! Краем глаза успела заметить целую батарею детских бутылочек, стоявших на отдельном столике. Фу ты, и здесь замешан какой-то ребенок…
Войдя в комнату со стаканом воды в руке, я начала осторожно смачивать плачущей девушке лицо. И это подействовало: Татьянина истерика закончилась так же скоро, как и началась.
– Кто вы? – спросила она, шмыгая носом.
Даже сейчас, опухшая от слез, она была очень красива – конечно, для тех, кто любит женщин такого жгучего, восточного типа. Таню не портили даже чуть сросшиеся на переносице угольные брови – напротив, они, как и легкий пушок на щеках, и еле заметные усики над верхней губой, придавали девушке особый шарм. Нет, не шарм, а… очарование. Для шарма она была слишком молода.
– Кто вы?
– Я уже представилась тебе, Танечка.
– Ах да…Тети-Люсины знакомые. Но…
– Что нам нужно? Это очень просто, моя дорогая. Мы расследуем покушение на твоих близких.
– Вы ищите убийцу Риты?
– Да. И напавшего на Серафиму.
– Но разве вы работаете в милиции?
– Нет. Можешь считать, что мы действуем частным образом. Пусть это тебя не смущает: убийца будет найден. Поверь мне, девочка, мой опыт позволяет это утверждать.
– Я понимаю…. Но тогда получается, что вы пришли… Что вы пришли сказать мне…