Созвездие Льва, или Тайна старинного канделябра

В сырой день ранней весны, ровно через три года после памятной встречи возле кинотеатра «Ударник», Толя вернулся домой из университета. И совсем как тогда, отец твердым шагом вышел в коридор, едва лишь Толя щелкнул замком входной двери. Совсем как тогда, остановился в проеме гостиной, уставился на сына жесткими стальными глазами.

Но только теперь он не приглашал его к разговору. Отрезал резко и сразу:

– Уходи. Я даю тебе сорок пять минут на то, чтобы собрать свои вещи. И сто пятьдесят рублей на первое время. Молодому здоровому парню с известной фамилией этого вполне хватит. Через сорок пять минут ты уйдешь от нас навсегда. Я подчеркиваю – навсегда.

Толя не стал задавать вопросов, молча прошел в свою (уже не свою!) комнату. На то, чтобы уложить в чемодан связку книг и две рубашки, понадобилось гораздо меньше времени, чем отпущенные ему отцом сорок пять минут. Бледный и спокойный, он обернулся к Якову Лукичу, который, словно средневековый страж, стоял у него за спиной.

– Я хочу попрощаться с ней.

– Нет. Ты никогда ее больше не увидишь.

Оттолкнув отца, Толя бросился в «их» комнату. Она была пуста, только расческа с легким облачком Сониных волос одиноко лежала на подзеркальнике, и оброненный поясок ее халата обвился вокруг ножки туалетного столика… Задыхаясь от гнева, юноша схватил отца за грудки:

– Где она?! Что ты с ней сделал?! Ты убил ее!

– Не строй из себя благородного рыцаря, сын, – для этого у тебя слишком бабья натура. И успокойся – она жива и здорова. Она просто уехала отдыхать. В закрытый санаторий. И я имею полное право требовать, чтобы ты больше никогда не видел мою, слышишь, мою – жену! И поэтому говорю тебе – уходи. Если не хочешь, чтобы она начала страдать по-настоящему.

И он ушел. Ушел с твердым намерением никогда не возвращаться в этот проклятый дом. Как в пошлом киноромане, с одним чемоданчиком в руках дошел до вокзала и взял билет до первого же попавшегося города – «как можно дальше», сказал Толя кассирше, и этим «дальше» оказался Владивосток… У него не было диплома, не было имени, не было связей – ничего не было, кроме желания убежать как можно дальше от себя самого и от всех, кого оставил «там».

Во Владивостоке Толя сошел с поезда и долго шел куда глаза глядят, прежде чем не уперся буквально лбом в растрескавшийся фанерный щит с объявлениями. «Требуется… Требуется… Требуется…» – читал он, и смысл этих призывов долго не доходил до его сознания. На этот щит с трепыхавшимися на ветру серыми листками он смотрел, наверное, целую вечность. А потом закрыл глаза и ткнул пальцем наугад. И странно, но, как оказалось после, – совсем неплохо попал: Натаниэль (именно с этого момента Толя стал звать себя настоящим, таким, какое было записано в его паспорте, именем) Блюхер, сын замминистра, устроился младшим матросом на сухогругруз «Алексей Шефнер» и семь лет «бороздил океан», как выразилась романтичная Майя Федоровна Строганова.

* * *

– Прошло семь лет.

Однажды, когда «Алексей Шефнер» прибыл в порт после очередного рейса до берегов Японии и обратно, на борт вбежала босоногая девочка в простом ситцевом платье. Сморщив облупленный на солнце носик, весело оглядела матросов:

– Ну, и кто же из вас будет Анатолий Яковлевич Блюхер? Телеграмма ему!

«Соня умирает. Срочно приезжай», – гласили прыгающие перед глазами строчки, криво наклеенные на стандартный телеграфный бланк. Что-то оборвалось и опустилось внутри – может быть, сама душа…

– Что с тобой? Эй, что-то случилось? Плохие новости, да? – Девочка в ситцевом платье сочувственно взяла его за рукав. Натан вздрогнул, так испугал его этот жест – ведь он был Сонин, всегда Сонин…

– Эй! Ты сядь, слышишь? Сядь вот на ящики, посиди. Ну, что вылупились? – крикнула она столпившимся вокруг Натана товарищам. – Дела другого нету? Идите, без вас разберемся!

…Он смог вылететь в Москву только на третьи сутки. Вылет все время задерживался из-за погодных условий. «Умирает, умирает… – стучало в висках. – Что же могло случиться? Умирает… Но ведь ей всего – она же младше меня на два года – ведь ей только двадцать шесть… Умирает… Почему умирает?!»

– Неправильное положение плода, разрыв мягких тканей и внутриутробная инфекция, – развела руками толстая докторша в том отделении, где умерла Соня. – Поверьте, мы сделали все, что могли, но мы не боги, начался сепсис… До последнего дня она была в сознании, и только все время просила, чтобы вы приехали. «Позовите Толю… Я должна сказать ему… Я хочу, чтобы он меня простил…» – только об этом, бедняжка, и говорила. Уже глаза ввалились, губы запеклись, а она все – «Толя, Толя…» Муж – это ваш отец? – рыдал, как ребенок, твердил ей, что дал телеграмму, что вы вот-вот должны приехать. Не дождалась…

– А ребенок? – спросил он хрипло.

– Ребенок? Это мальчик. Слабенький, недоношенный, всего кило шестьсот. Я даже не могу пообещать вам: без матери такие дети почти никогда не выживают.

– Он выживет.

– Я рада, что вы так смотрите на это, но к сожалению…

– Он будет жить, доктор!

* * *