Созвездие Льва, или Тайна старинного канделябра

Блюхер-старший ничего не обещал Соне, он не сказал ей даже одного слова, которое бы можно было растолковать как обещание. Погладил ее по голове и ушел. Сразу же после его ухода Соня тоже заспешила домой, уже совсем стемнело, Толя проводил ее до метро…

А дальше началось странное. Толя никак не ожидал, что у Сони и его отца появятся от него какие-то свои, тщательно оберегаемые секреты. Измученная, отчаявшаяся Соня свое внезапное знакомство с могущественным Яковым Лукичом считала необыкновенной удачей и хваталась за него, как за последнюю соломинку. А отец, который после того памятного разговора в гостиной, когда Толя накричал на него, стал вести себя подчеркнуто корректно, при каждой встрече с сыном интересовался – как дела у Сони, и просил передать ей привет.

– Если ты увидишь ее сегодня раньше меня, – замечал он при этом.

До поры до времени Толя не придавал этому добавлению особенного значения.

Он был больше озадачен теми изменениями, которые происходили с Соней. А она менялась: новое выражение проступало на ее до сих пор робком лице, и новая, чисто женская грация обозначалась в ее походке и движениях.

Исчезли детские хвостики за ушами, уступив место новой прическе – теперь Сонины волосы были тщательно уложены в волны, спускающиеся на лоб и шею, и у Толи больше не возникало желания потрепать Соню по голове, будто малого ребенка. Навсегда пропали заштопанный свитерок и перешитая мамина юбка. У какой-то портнихи, жившей на самом краю Москвы, Соня заказала для себя два или три платья – скромненьких, но из хорошей материи. И если раньше девушка больше походила на милого ребенка, случайно затесавшегося в компанию взрослых и опытных людей, то теперь это сходство испарилось – и казалось, навсегда.

– Мама стала лучше зарабатывать на «Красном треугольнике», ей поручили целую бригаду, – пояснила она. – И Боря теперь нам кое-что присылает.

Он был озадачен: он никогда не слышал о том, чтобы заключенные имели возможность направлять родным материальную помощь. Но и не верить девушке, которую Толя любил больше жизни, у него не было никаких оснований.

– Если тебе будут нужны деньги, ты скажи, – попросил только. – Я что-нибудь придумаю.

Она улыбнулась грустно и слегка погладила его по рукаву маленькой ручкой. Он мучительно покраснел: оба поняли то, что осталось недосказанным. Толе тоже негде было взять денег, ведь он был студентом. А просить у отца, который скорее всего ему не отказал бы, почему-то казалось невозможным.

И еще она исчезала. Нередко после занятий Толя даже не успевал ее перехватить – подхватив книги, девушка скрывалась за поворотом, ни разу не оглянувшись на него, не попрощавшись, даже не махнув рукой… Он смутно чувствовал в этом какую-то нечистоту, физически ощущал на губах горький вкус предательства. Но – отгонял от себя мысли, от которых холодело сердце. Действительно, мало ли какие могут быть у нее дела! Соня могла спешить к маме, к родственникам, к портнихе, да просто могла оказаться не в настроении, наконец – ведь известно же, какие они непредсказуемые существа, эти женщины!

Однажды, уже накануне летней сессии, Соня написала ему записку. Он удивился: зачем записка? Ведь они виделись каждый день и на лекциях сидели за одной партой, так близко друг от друга, что соприкасались локтями. «Сегодня, после занятий, в беседке, где тогда, я должна тебе сказать…» – было нацарапано торопливым Сониным почерком. Прочитав записку, Толя поднял на Соню глаза – она покраснела и отвернулась…

И с каким нетерпением и страхом он ждал окончания занятий! Беседка, обычно всегда занятая кем-нибудь из зубрящих студентов, теперь была пуста, как будто она тоже участвовала в заговоре.

– У тебя что-то случилось? Да? Случилось? – шагнул к ней, протянул руки. И споткнулся о ее странный взгляд: столько в нем было тоски, столько вины!

– Милый! – она впервые назвала его так. – Милый, я хочу тебе сказать… Ты проклянешь меня, я знаю, и будешь прав, потому что я – предатель… Да-да, не возражай, я предатель, я подлая, подлая… Но я не могу поступить иначе, ведь это же наш единственный шанс в жизни, для всех нас – для меня, для мамы, для Бори… Пожалуйста, пойми меня!

– О чем ты говоришь?

Соня опустила голову, постояла так. Затем – он прекрасно видел, каких усилий ей это стоило! – заставила себя взглянуть ему в глаза.

– Я выхожу замуж. Прости меня…

– Что?!

Шагнул к ней, схватил за тоненькие плечи. Соня не пошевелилась – стояла, как кукла.

– Скажи, что ты пошутила! Скажи, что ты пошутила!

– Нет…

– Но как же так?! Почему, почему, почему?!

– Я так виновата перед тобой! Я так виновата!

– Но почему?!

– Если бы ты мог когда-нибудь понять…

– Кто он?! Я хочу знать, кто он!

– Милый…

И вдруг – он понял! В одно мгновение разрозненные части мозаики сложились в цельную, ясную картину. И правда, которая открылась ему, была так жестока, так невероятна, так потрясающе откровенна в своем цинизме, что он оттолкнул от себя Соню и, в последний раз взглянув в ее испуганные, застывшие, виноватые глаза, бросился бежать…