Созвездие Льва, или Тайна старинного канделябра

Именно с того дня, когда я услышал обрывок того телефонного разговора, меня стали посещать эти мысли. Нет, думал я, этого допустить нельзя. Нельзя, чтобы из-за какой-то несчастной случайности и глупой карты, которая легла на стол в несчастливую минуту, наша семья стала нищей. Конечно, поводов для серьезной тревоги не было никаких, но, рассуждая чисто теоретически, отец мог проиграть все – МОГ! – и этим подписывал себе смертный приговор.

До сих пор, вспоминая о том, как все вышло, я не могу отделаться от досады. Как пошло и некрасиво все получилось – ни следа от той элегантности и лоска, с каким я задумывал осуществить это убийство. Да, убийство – как видите, я называю вещи своими именами. Мне удалось само деяние, но не хватило удачливости, чтобы все прошло именно так, как задумывалось.

А все дело было в канделябре. Один раз, когда мы шли с отцом по Арбату, он указал мне на антикварную лавку деда и сказал, что там, за стенами подвала, как в пещере Монте-Кристо, таятся несметные сокровища. Сокровища интересовали меня (а кто, скажите, не хочет быть богатым и счастливым, особенно если точно знаешь, что такая возможность для тебя рано или поздно будет открыта?), но еще больше меня заинтересовал стоящий там, за стеклом, в витрине, старинный канделябр.

Для прохожих или для ничтожных посетителей дедовского салона, большая часть которых заходит туда, чтобы убить время или купить что-нибудь такое, что могло бы быть вложением денег, этот покрытый зеленым налетом бронзовый канделябр в виде головы дракона не значил ничего. Я же рассматривал его, чувствуя, как все тело мое наливается легкостью и шипящим, как лимонад, возбуждением: это была настоящая удача! Я узнал этот канделябр; я очень долго занимался историей и судьбой предметов, вывезенных Петром Первым из Франции, чтобы не узнать его. Мне уже было известно, что один из двух подаренных Людовиком ХV канделябров хранится в запасниках главного русского музея, а второй… второй где-то здесь, в России. Но тогда, стоя у антикварной лавки и глядя на канделябр, который мог оказаться для архивистов и историков едва ли не находкой десятилетия, я думал не об этом.

Я вдруг вспомнил статью в журнале «Русский антиквар», на которую наткнулся, когда собирал материалы по моей теме. Там было сказано, что канделябры, подаренные Петру, имели одну особенность. Средняя голова дракона была снабжена пружиной, при нажатии на которую открывалась небольшая впадина, предназначенная «для наполнения предмета ароматическими маслами и амброзией», запах которых усиливается при горении – достаточно только нажать пружину и капнуть под голову несколько капель аромата, а сверху зажечь свечу! Но, подумал я, если этот канделябр годится для того, чтобы ароматизировать комнату, он сгодится и для того, чтобы убить… Убить так, что никто не заподозрит того, что это именно убийство.

Все дело в том, что я был уверен: о тайной пружине, без которой невозможно было догадаться о том, что канделябр предназначен не только для освещения помещений, не знал никто, кроме меня и нескольких работников Эрмитажа – хранителей запасных фондов. Впоследствии так и оказалось. Но чтобы застраховать себя окончательно, мне нужно уничтожить статью в «Русском антикваре». Я сделал это без труда. Впоследствии, когда я сочинял историю о женщине, которая якобы пришла в библиотеку и сотворила с журналом какие-то чудеса, то чуть не лопался со смеху. Да-а, больших трудов мне стоило не рассмеяться девчонке, которая задавала так много вопросов, прямо в лицо…

Я пришел домой и еще раз все обдумал. Да, идея была хороша. Взять у деда под любым предлогом канделябр, насыпать в тайное углубление порошок «корня дьяволовой ноги», который мне привез с Алтая однокурсник, увлекавшийся шаманством и мистикой тамошних аборигенов, – и сделать так, чтобы отец никогда уже не смог улыбаться мне вслед своей улыбкой вымершего иезуита. И я уже не буду «неудачником», нет, никто не посмеет бросить мне в спину это мерзкое слово! «Богатый наследник», – вот что станут шептать мне вслед.

От этой мысли по позвоночнику меня пробрал мороз, и я остановился, облокотившись на парапет и уставившись бездумным взглядом на Москву-реку. Только теперь я понял, что все это время, часа два или три, бродил по городу, набредая на одну и ту же мысль и обдумывая ее со всех сторон. Сколько лет деду? За семьдесят или около того. Сколько ему осталось? Год, три, пять? В любом случае немного. Но почему я должен ждать эти пять лет? Странно, но именно тогда мысль о том, что я должен ждать, показалась мне чудовищно несправедливой. Да и перенесет ли старик смерть сына? Не лучше ли было избавить его от мысли о горькой утрате, одним несложным ударом прихлопнув еще тлеющий в нем огонек жизни, как сказал бы какой-нибудь паршивый поэт?