Созвездие Овна, или Смерть в сто карат

Однако позже удача отвернулась от Карла Смелого, и в 1477 году в битве при Нанси его войско было разбито, а бежавший с поля боя герцог потерял бриллиант. Камень подобрал простой солдат, использовавший его в качестве кремня для своей трубки. Позднее камень переходил из рук в руки, меняя свою цену от одного гульдена до ста тысяч франков – за эти деньги его выкупил французский маркиз Николас Гарлей де Санси, от которого бриллиант и получил свое известное истории имя. Маркиз регулярно закладывал бриллиант банкирам, а окончательно запутавшись в долгах, продал его королю Генриху III. Позднее бриллиант переходил из рук в руки и принадлежал таким людям, как кардинал Джулио Мазарини, английский король Яков II, Людовики XIV, XV и XVI. Но в августе 1792 года алмаз был украден и «всплыл» лишь в 1830 году у русского промышленника Павла Николаевича Демидова, владельца уральских железоделательных и медеплавильных заводов. Он подарил его своей жене Авроре Карловне Шерн-валь-Демидовой.

После смерти мужа Аврора Карловна спустя несколько лет вышла замуж повторно – за гвардейского офицера Андрея Николаевича Карамзина (сына известного историка, написавшего 12-томную «Историю государства Российского»), а после ее смерти «Санси» исчез. До последнего времени местонахождение легендарного бриллианта было неведомо никому. И вот теперь мы знаем, что долгие годы камень находился в руках у отца простой и очень бедной женщины – Руфины Нехорошевой…

– Сколько же может стоить такой камень? – спросил потрясенный Антон.

– Примерно – очень и очень примерно – двести или триста миллионов долларов, – ответила Ада самым будничным тоном, так, словно речь шла о какой-нибудь безделушке, продающейся в переходах Московского метрополитена.

* * *

…И вот сейчас сын Руфины Иван сидел перед следователем Бугайцом и вяло отвечал на его вопросы – не уклоняясь от показаний, но и не выказывая ни малейшей охоты сотрудничать со следствием добровольно.

Но скоро все изменилось.

– Ну что же, – сказал Бугаец, покончив наконец со всеми формальными вопросами. – Если я правильно понимаю, уважаемый, чистосердечное признание писать вы не захотели… Но – и поверьте, это добрый совет – я рекомендую вам подумать еще раз. В конце концов, в поисках истины мы ведь начнем допрашивать всех близких вам людей. Подумайте, каково им придется. Например, вашему сыну…

Иван вздрогнул – и выпрямился на стуле, впившись глазами в Бугайца. Через минуту, с трудом оторвав взгляд от равнодушной физиономии следователя, Иван разлепил пересохшие губы и с видимым трудом выдавил:

– Хорошо… Я вам все расскажу…

Убийца

Еще месяц назад я был счастлив. Может быть, я не всегда осознавал это – до сих пор меня вообще не посещали мысли на тему «Счастлив ли я?» – я почитал их за бабские разговоры и никогда не задавался целью разобрать свое существование по косточкам. Правда, я любил; вот это мне было понятно. Женщина, которую я любил и на которой женился, доставляла мне массу хлопот, но все-таки я любил ее, любил своего сына – да, я любил свою семью, только сейчас я понял, что я любил ее больше, чем все другое на земле, и вот теперь все рухнуло, рассыпалось, повалилось…

Как и все окружающие, я почти не знал своей матери. Всегда тихая, неторопливая, молчаливая пожилая женщина – сколько я ее помню, мне никогда не приходило в голову назвать ее «молодой» или «моложавой», она всегда была пожилой… Мать никогда не мешала нам жить, мы вообще мало замечали ее, но так или иначе она все эти годы, все мои сорок семь лет, была рядом со мной и братом – незаметной тенью. Кто знал, что именно она принесет в наш дом несчастье? На девятом десятке своей жизни она разрушила все то немногое, что было мне дорого, – и разрушила не словом, не действием, а самим фактом своего существования, одним тем, что она жила, что была жива, что мы жили рядом с ней.

Все началось ровно месяц тому назад с негромкого стука нашей калитки – этот привычный звук как бы обозначил начальную точку отсчета в дальнейшем изломе наших судеб. Словоохотливая почтальонша Анфиса, громогласно требуя плясовой от моей жены, протягивала ей через забор письмо в странном длинном голубом конверте. Алка, смеясь и с нарочитым смирением заложив руки за спину, выбила перед почтальоншей короткую чечетку; конверт перекочевал в руки моей жены.

Я видел это из сарая, где правил пилу; оттуда же мне было видно, как жена ушла в дом, на ходу распечатывая невесть откуда взявшееся письмо. Она скрылась в доме, и я окончательно занялся инструментом, забыв об увиденной мною сцене; прошло не менее часа. Закончив работу, я направился в дом. Пора было обедать.

Была суббота. Пашка был в школе, моя мать возилась в огороде – идя в дом, я видел боковым зрением, как, неловко склонившись, она обирает со смородинового куста засохшие листья и бормочет что-то себе под нос; с некоторых пор у нее появилась такая привычка.