Созвездие Стрельца

– Не знаю, – честно ответил он.

– Тогда зачем же туда поступать? – Мама даже испугалась. – Андрюша, неправильный выбор профессии – это горе на всю жизнь! Ты только представь: каждый день ходить на работу, которую не любишь. Горе горькое! Хуже только с нелюбимым человеком жить, – добавила она.

К этому заявлению Андрей отнесся скептически. Откуда маме знать, как это, жить с нелюбимым человеком? Она ни с каким не жила. Постепенно, по мере его взросления, мама рассказала ему, что он родился от ленинградского инженера, который в течение нескольких лет приезжал в Томск в командировки. Как они познакомились, мама не уточнила, а Андрей не спросил.

– Он был женат, Андрюша, и развестись по многим причинам не мог, – с некоторой робостью – как сын это воспримет? – объяснила она, когда ему было четырнадцать лет. – И никогда этого от меня не скрывал, не думай, он порядочный человек.

Порядочно такое поведение или нет, Андрей не знал. «Многие причины» – большая и счастливая ленинградская семья с тремя детьми и все, что с этим связано, – не казались ему абсолютно убедительными. Но вот то, что этот мамин командированный перестал приезжать сразу же, как только узнал о ее беременности, казалось ему совершенным безобразием. Это, кстати, было одно из любимых маминых выражений – совершенное безобразие, – и Андрей не понимал, почему она не применяет его к человеку, от которого родила сына.

Но как к этому ни относись, а дело доисторическое; так он полагал уже в те самые свои четырнадцать. Где живет отец, живет ли вообще, его почему-то не интересовало. Он даже не спрашивал отцовскую фамилию. У мамы и своя была красивая, Стрельбищенская, и Андрей был рад, что она ему досталась. Отчество мама ему записала Александрович, но, как выяснилось, по имени не отца, а Александра Сергеевича Пушкина, которого считала солнцем русской поэзии. Вся она была в этом. Но пусть, отчество как отчество.

Много позже Лина говорила, что он идеально умеет абстрагировать проблему и за счет этого находить правильный способ ее решения. Она считала это одним из многих его ценных качеств, и он ничего не имел против такого определения.

С Линой он познакомился на первом курсе. Еще до начала учебы, когда новеньких студентов отправили в подмосковный совхоз убирать картошку. Кажется, они застали последний год, когда это еще практиковалось. Вскоре не осталось ни совхозов, ни такого приятного занятия, как бесшабашная студенческая гульба под видом сельхозработ.

Сельскохозяйственных навыков не имел на их курсе никто, и Андрей тоже. Садового участка у них с мамой не было: учительнице младших классов было крайне сложно его получить, тем более что мама к этому и не стремилась, считая, что сын должен посвящать свободное время своему всестороннему развитию, а овощи можно и в магазине купить. И даже когда магазины опустели настолько, что в них нельзя было купить уже и обыкновенную картошку, мама своих взглядов на Андрюшино свободное время не пересмотрела.

К счастью, никакой помощи от студентов, кажется, в совхозе и не ожидали. Обойдется без чрезвычайных происшествий – и на том спасибо. Разговоры про перестройку и ускорение еще велись на разных заседаниях и в печати, но всем уже было понятно, что перестройка привела к чему-то такому, чего никто не ожидал, а с ускорением если что и идет, то лишь развал всего, что казалось незыблемым. Подмосковный совхоз не являлся исключением из этого всеобщего развала, и никому в нем не было дела до приехавших студентов.

Поселили их роскошно – в пансионате «Ласточка». Кому он принадлежал, почему закрылся, никто из них не знал и не интересовался. Двухэтажные корпуса стояли в березовом лесу, здесь же был заросший ряской пруд, возле которого назначались свидания, и спортивный зал, в котором каждый вечер устраивались дискотеки. Для ощущения, что жизнь прекрасна, этого было более чем достаточно.

Работу все воспринимали как досадную помеху веселому времяпрепровождению, но на картофельное поле все же ездить приходилось. Ничего особенного делать, правда, не требовалось. Ходили за картофелеуборочным комбайном, собирали клубни в ведра и высыпали в прицеп трактора. Обедать шли в совхозную столовую. Правда, с едой уже было плохо даже здесь, в ближайшем Подмосковье, поэтому разносолами в столовой не баловали – килька, да перловка, да капуста, вываренная в воде и названная щами. Но на совхозную еду никто особо и не рассчитывал: делили на всех продукты, которые привозили москвичам родители, благо ехать от Москвы до Чисмены, где находился совхоз, было всего два часа на электричке, и пекли вечерами картошку в кострах. И здесь же, у костров, крутили романы.

Но Андреев роман с Линой закрутился в отдалении от костра, и это едва не стало роковым обстоятельством.