Головокружение прошло, взамен явилась странная ясность мысли. И Север смотрел в глаза Меды, видя в них тот же, еще не до конца укрощенный адаптазином ужас того, что знают они теперь о лютичах и обрах, древлянах и полянах, Владимире Мономахе и князе Игоре с его походом, об Андрее Рублеве и Аввакууме, о женах Ивана Грозного и кладах Стеньки Разина, Пушкине, Одоевском и Блоке, о Тунгусском метеорите и Октябре, обо всех мировых войнах, расщеплении атомного ядра и Полынграде, об Афганской кампании и еще о великом, непредставимом множестве всяческих иных событий, а значит, Прошло, промелькнуло времени с «Того же дня И того же часа» слишком много, ибо Север не назвал года… да ведь он его и не знал!
И Север и Меда укрылись в единственное свое прибежище от всех и всяческих бед — на этом сером поле, под этим серым небом, на этой новой Земле, у врат новой жизни, более похожей на врата смерти… ибо тому, кто приподнял завесу тайн, нет возврата…
Полумертвый свет луны пролился сквозь черные ветви.
— А, ну, теперь все ясно, — сказал Колос с облегчением. — Уже понял, где мы. Почти дотопали.
Мотолет пришлось оставить под завалом из сухих веток у дороги: ехать дальше мешал бурелом. Пока шли, ежеминутно рискуя переломать ноги, Колос дважды сбивался с пути. Фэлкон ворчал что-то насчет беспамятных мальчишек, но не вмешивался: сам он, по его признанию, был здесь лет пятнадцать назад, когда кое-где еще можно было увидеть на земле травинку, а на дереве — сохлый листок, а сейчас все было одинаково пусто, мертво, голо…
Дива молчала, но Сокол, державший ее под руку, чувствовал, что она еле идет. И адаптазин не помогал здесь, в этой могиле прежнего леса, в котором она родилась, где умерла ее мать, где она плакала и любила, откуда бежала безоглядно — и куда наконец вернулась…
Вдруг Дива замерла.
— Вот здесь… — вымолвила она почти беззвучно, но Колос услышал и с изумлением оглянулся на нее.
Колос еще не отвык то и дело изумляться. Фэлкон — тот давно ни о чем не спрашивал, не таращил глаза, не столбенел; все воспринимал как должное, только иногда резко, темно краснел, когда приходилось за чем-либо обращаться к Диве.
— Нет, вроде бы еще метров пятьдесят, — сказал Колос с сомнением.
— Пахнет гарью… здесь стояла дедова изба, которую ты сжег, помнишь? — повернулась Дива к Соколу.
Сокол кивнул. Помнит ли он! Прошло не так уж много времени, чтобы забыть… каких-то несколько тысячелетий.
— Точно, здесь! — возбужденно крикнул Колос и тут же опасливо прихлопнул рот ладонью, озираясь. Но кругом было тихо, безлюдно.
— Точно! Вот и шахта! — перешел он на громкий шепот. — Все уже обрушилось, да и завалено было всяким мусором. Раньше тут вообще стояли такие противотанковые ежи, охрана, а потом все забросили, как обычно.
— Да и кому нужна пустая шахта! — Фэлкон развязал загодя припасенную связку колышков, обвязанных смоченными в смоле тряпками — дли факелов.
— Погоди, — сказала Дива. — Не надо пока. Светло ведь. И как тихо!
Да, лунный свет заливал поляну, плыл, колеблясь, и чудилось, что голые, черные деревья, в отчаянии воздев искалеченные ветви, только что метались в каком-то изломанном, уродливом танце, — но застыли на миг. И тихо было, тихо… До звона в ушах, до ломоты в висках, до боли в сердце, и Сокол невольно задержал дыхание, чтобы не нарушать этой потусторонней, воистину — мертвой тишины.
— Э-эй… — прошелестело где-то рядом, и он вздрогнул, но тут же узнал голос Дивы.
Зовет кого-то.
— Ате-эй!.. Дед!.. Отзовись!
— Не надо! — невольно вскрикнул Колос, и Сокол увидел, что мальчишку трясет. — Не надо! А вдруг отзовется что-то?!
Дива опустила голову, умолкла.
— Давайте все же посмотрим шахту, — сказал Фэлкон хрипло, и Сокол догадался, что и ему страшно до дрожи, и он хочет как можно скорее зажечь факел, словно из тьмы на них наступали, неуклонно сужая кольцо, лютые звери.
Фэлкон чиркнул спичкой. Тряпка, хорошо пропитанная смолой, вспыхнула, и гнетущий бледный полусвет сменился рваной пляской чадящего пламени.
Фэлкон пошел к шахте.
— Что ты хочешь делать? — спросил Сокол.
— Ничего особенного. Посвечу туда. Ты же сам хотел посмотреть.
«Не надо! Там тоннель!» — осенило вдруг Сокола, но он не успел крикнуть: Фэлкон уже поднес факел к черному еле различимому отверстию в земле.
Сокол На мгновение зажмурился, а когда открыл глаза, увидел, что огонь мигом погас, словно пламень слабенькой лучинки.
— Ух ты! — сказал Фэлкон удивленно. — Сквозняк! Откуда же…
Дива насторожилась, глаза ее встревожено блеснули… и стал слышен грозный гул, доносившийся откуда-то снизу.
Земля чуть дрогнула, а потом из тоннеля, послышался рокот, рев… пахнуло лютым, непереносимым холодом — и ударило ветром, да таким, что Сокола отшвырнуло в сторону. Он видел, что Фэлкон и Колос тоже откатились прочь, а Дива успела уцепиться за искореженный ствол и прижаться к нему всем телом.
Вихрь, пронзительно взвыв, взвился ввысь, и гарь, поднятая им с земли, черной клубящейся завесой заслонила луну.
Стало темно, темно, и Сокол, которому наконец удалось подняться, уставился в эту глухую тьму, крикнув:
— Дива!..