— Сейчас ты получишь, — шепнул он мне, хватая меня за предплечье и выставляя мою руку вперед. — Пожалеешь, что родилась на свет.
В нос снова ударил резкий запах парфюма, который я усиленно пыталась забыть, и меня затошнило.
На балкончике второго этажа я заметила мистера Честертона. Его лицо было нахмурено, а в глазах стоял немой укор. Он хотел остановить меня в кабинете директора, но я его не послушалась. Впрочем, какая разница. Они все равно бы меня наказали. По крайней мере, я высказала им то, что думаю.
Я перевела глаза на предвкушающих мое наказание красных. «Плевать на вас, — пронеслось у меня в голове, — наслаждайтесь своим представлением, но я не доставлю вам удовольствия видеть, как я плачу».
Впереди всех, потирая худые руки, стоял мистер Броуди. На его отталкивающем, болезненном лице читалось почти садистское наслаждение. Его широко раскрытые глаза уставились на меня, не моргая, а кончик языка то и дело проводил по раскрытым, обескровленным губам, словно сдерживая ужасную, томящую его жажду.
Почувствовав прилив отвращения, я отвела взгляд.
— Просите прощения, мисс Леран, — сказала миссис Джеймс, проводя кончиками пальцев по тонкой указке.
— Ни за что.
Первый удар опустился на свежие утренние полосы, и вспышка тупой боли обожгла меня изнутри. Я крепче стиснула зубы, но не проронила ни звука.
— Просите прощения, — повторила она, замахиваясь для нового удара.
— Нет.
Второй удар рассек мою руку, оставляя очередную красную полосу, но я даже не пискнула.
На лицах красных отразилась злость. Они ожидали, что я буду умолять о прощении, но не на ту нарвались. Несмотря на обжигающую боль в руке, я почувствовала, как меня переполняет волна удовлетворения. Но она длилась недолго.
— Розги, — донесся до меня холодный голос миссис Джеймс, и я с ужасом увидела, как указка в ее руках сменилась заботливо поданными ей короткими плетьми. Вырезанные из черной кожи, они крепились к переплетенной под стать рукоятке и напоминали живую извивающуюся змею, которая вот-вот вопьется в мою израненную руку.
Какая-то женщина с красными волосами и надменным взглядом, в сапогах из кожи аллигатора, поднесла миссис Джеймс глубокую чащу, в которой поблескивала черная жидкость.
— Знаешь, что это? — услышала я над собой голос Эрика. — Эта жидкость действует как кислота, но предотвращает потерю сознания, — злорадно прошипел он мне в ухо. — Так что не надейся отключиться, придется терпеть до конца.
Когда смоченные в черной воде, переплетенные розги со свистом опустились на мою истерзанную руку, я с трудом подавила рвавшийся наружу крик. Боль была такой яркой и жгучей, как будто кожа в том месте разорвалась и лопнула. Но с трудом приоткрыв глаза, я увидела, что она лишь набухла и покрылась уродливыми багровыми пятнами.
Красные неистовали. Подняв полные ненависти глаза, я оглядела их одушевленные ряды. Большинство из них смеялись, указывая пальцами на мою руку. Некоторые достали телефоны и снимали происходящее на видео. Среди их довольных лиц выделялось только одно. В глазах Майка, моего холодного и отстраненного кузена, стояла боль.
Не успела я как следует удивиться, как на мою руку обрушился новый удар, и я крепко зажмурилась, подавляя стон. Потом третий, четвертый и пятый. Каждый из них был больнее предыдущего, и я сильнее прикусила губу, чтобы на радость им не завопить от боли. Измученная кожа саднила, черная кислота, капающая с прутьев, разъедала раны и вызывала уродливые волдыри. Колени подкосились, но железная хватка Эрика удерживала меня на весу.
— Достаточно на сегодня, — услышала я жесткий голос директора откуда-то сверху, но была не в силах поднять голову, чтобы посмотреть ему в глаза. В его ненавистные бессердечные глаза, которые равнодушно наблюдали за тем, как безжалостно исполняют его приказ.
— Миссис Джеймс, мистер Броуди и мистер Честертон, вы нужны мне в зале заседаний. Остальные могут расходиться по домам. Последнего урока не будет.
Ручищи Эрика наконец-то отпустили меня, и я упала на колени. Во рту расползался соленый привкус крови от прокушенной губы. Изувеченная рука воспалилась и болела, и я изо всех сил прижала ее к груди.
Окружающие меня ученики медленно потекли обратно в классы, чтобы собрать вещи. Красные довольно переговаривались, синие молчали, а желтые шли с поникшими головами.
— Погоди, то ли еще будет, когда мама узнает, — услышала я над собой писклявый голос Николь. — Лучше б ты тоже умерла. Какой позор, теперь из-за тебя должны страдать мы, — прошипела она, толкнув меня в согнутую от боли спину.
«Лучше бы ты тоже умерла». Да, лучше бы я умерла, чем выносить все это.
Дома тетка не преминула выполнить обещанное и заперла меня в подвале.
— Жалкое ничтожество, — вопила она, волоча меня за волосы и швыряя в темноту подвала. — Мы дали тебе крышу над головой, а ты отвечаешь нам такой неблагодарностью?! Будь ты проклята, мерзкая девчонка.