— Этого не может быть… Ничего подобного не существует, — непослушными губами прошептала я, почувствовав, как непривычно леденеют мои ладони.
— Поверь мне, Алекс, в этом месте существует множество вещей, о которых ты пока не имеешь понятия.
— Прекратите, — воскликнула я, закрыв уши руками. Мне почему-то захотелось, чтобы он замолчал, чтобы больше ничего мне не рассказывал. Несмотря на то, что мой разум отказывался воспринимать его слова, каким-то непонятным образом я знала, что все сказанное им не было ни попыткой пошутить, ни способом обмануть или разыграть меня с какой-то целью. Это не было сумасшедшим вымыслом или сумасбродным, высокопарным враньем, коим показались мне вначале слова миссис Джеймс. Все внезапно обретало смысл, как будто его слова пробудили нечто глубоко дремавшее внутри меня. Сердцем я чувствовала, что все только что сказанное было сокрушительной, невозможной, нереальной правдой.
— Алекс, — учитель встал и приблизился ко мне, — Алекс, — повторил он, кладя свои ладони поверх моих и отнимая их от моей головы. — Я понимаю твое замешательство и, поверь, я бы хотел, чтобы наш разговор был для тебя намного легче. Но, увы, сейчас мне придется доделать то, чего не сделали твои родители. Обязанность рассказать тебе об этом лежала на них.
— Мои родители, — прошептала я, поднимая на него помутневшие глаза. — При чем тут они?
Учитель раскрыл лежавшую на столе папку, которую вначале я приняла за свои документы, и протянул мне фотографию. Она была обрезана на четверть, но я сразу же их узнала. Их довольные, цветущие, молодые лица улыбались мне с совместной выпускной фотографии … красных.
— Не может быть, — выдохнула я, сжимая фотографию дрожащими пальцами. — Это какая-то ошибка!
Мир вокруг меня раскалывался на части. Мне показалось, что еще чуть-чуть — и я окончательно сойду с ума.
— Нет никакой ошибки, Алекс. Твои родители тоже когда-то учились в этой школе, — донесся до меня мягкий голос мистера Честертона. Сейчас он звучал, как приговор.
Он придвинул ко мне раскрытую папку, и все попытки отвергнуть ужасную реальность рассыпались в пух и прах. Посреди дипломов и аттестатов, на которых значились их имена, я с ужасом узнала знакомый снимок. Точно такой же я случайно нашла в кабинете отца, когда однажды искала зажигалку в его столе. «Никогда больше не смей рыться в моих вещах», — кричал он, впервые за всю жизнь сорвавшись на меня подобным образом. После этого фотография исчезла, и, несмотря на новые попытки, предпринятые в тайне от отца, я так и не смогла ее найти. Но она навсегда врезалась мне в память. Ветер раздувает шлейф маминого выпускного платья, рядом стоит смеющийся отец. Это был единственный раз, когда я видела их по-настоящему счастливыми.
На этот раз при виде ее точной копии у меня перехватило горло — за их влюбленными лицами я узнала покрытые плющом стены школы. Живот резко скрутило в узел, но я не могла оторвать глаза от снимка. В голове отбивалась только одна мысль — мои родители учились в этой школе, и, что еще хуже, носили красную форму! Оказывается, я не просто их не знала. Я вообще не имела о них понятия.
— Они были одними из лучших, — прервал мое оцепенение учитель. — Очень способными. Я тогда был совсем молод, только начал здесь преподавать.
— Почему вы мне только сейчас все это рассказываете? — прошептала я, продолжая разглядывать знакомые до боли лица. Они вдруг стали еще более чужими, чем были при жизни.
— С некоторой помощью, — он замялся, — мне наконец-то удалось убедить директора, что тебе пора узнать правду. Правду о твоем происхождении и твоей силе, которую от тебя слишком долго скрывали.
Я вдруг ощутила себя ужасно одинокой. Время словно остановилось. Минуты бежали одна за другой; учитель молчал, словно давая мне свыкнуться с тем, что я только что услышала. Когда фотография перестала прыгать в моих окаменевших пальцах, мистер Честертон не без труда вынул ее из моего кулака и вернул обратно в папку, которую заботливо прикрыл и подвинул на другой край стола. Как будто мог вот так легко взять и открыть мне правду, а потом так же отодвинуть ее в сторону, чтобы она больше не нависала надо мной огромным камнем, который вот-вот сорвется и окончательно придавит меня своим огромным весом.
— Почему они этого не сделали? — глухо спросила я, пытаясь справиться с подступившими к горлу слезами. — Почему ничего не сказали мне?
Мистер Честертон вгляделся в мое потухшее лицо. Окрашенные секунду назад в мягкие тона черты его лица вдруг напряглись, а на переносице пролегла глубокая морщина. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы снова заговорить.
— Когда ты родилась, мы не были уверены, что их сила в полной мере передалась и тебе, — наконец произнес он, глядя на меня с сочувствием.
Я вспомнила полные презрения слова тетки о цвете моей формы и о том позоре, который я навлекла на их дом. Все вдруг окончательно прояснилось.