– Скажите, – изменил направление разговора собеседник, – а сколько Алле Михайловне лет?
– Намекаете, что у нее видения? Альцгеймер начался? – со смехом переспросила художница. – Нет, для Альцгеймера что-то рановато. Она – тридцать восьмого года рождения. Стало быть, ей шестьдесят восемь. Даже климакс давно миновал.
В этот миг, из темноты участка, из кустов (кажется, сирени), окружавших вековые сосны и ели, раздался шорох. Ходасевич закаменел. Сделал стойку, наподобие сторожевой собаки. Или, скорее, медведя, почуявшего неподалеку мелкую, но опасную дичь. И тут же нажал установленный на крыльце выключатель. Прожектор озарил участок мертвенным светом. Полковник одним движением – трудно было предположить подобную стремительность в столь большом и неуклюжем теле – бросился в том направлении, откуда раздавался шум, – к кустам. Какая-то тень мелькнула впереди него, на границе света и тьмы. Кто-то с шумом продрался сквозь сирень и исчез в полной темноте на краю участка – там, куда не добирался луч прожектора. Скрипнул забор – кто-то перемахнул его. С улицы раздался глухой удар приземляющегося тела.
Дальнейшая погоня представлялась Валерию Петровичу бессмысленной.
Пыхтя и отдуваясь, он вернулся на крыльцо к Любочке.
– Кто это был? – испуганно спросила она.
– Кошка, – легкомысленно ответствовал Ходасевич. – Или ежик.
– Ничего себе ежик!.. Судя по шуму, скорее похоже на кабана.
– А кабаны, что, имеют обыкновение к вам на участки захаживать?
– Да нет, как-то раньше не замечала… Но все равно, спасибо, верный рыцарь, мой Ланселот, – насмешливо проговорила Люба, – вы спасли прекрасную даму. Правда, не знаю, от кого. Может, от когтей саблезубого тигра, или от ятагана янычара, или от лесных разбойников…
Валерий Петрович никак не отреагировал на саркастически-кокетливый выпад ехидной соседки, лишь распахнул перед ней дверь веранды.
– Прошу в дом! Вы, по-моему, вся дрожите.
И тут раздался телефонный звонок. Гремел ходасевичский мобильник. Полковник глянул на определитель, и на его лице отразилась досада.
– Слушаю тебя, Юля, – со вздохом проговорил он в трубку.
Супруга всю жизнь – и в период брака с Ходасевичем, и после того, как стала «экс» – имела дурное обыкновение звонить ему в самый неподходящий момент. Валерий Петрович порой удивлялся самому себе, почему он всегда отвечал на ее звонки – хотя имел полную и техническую, и моральную возможность их сбросить. Очевидно,
– Ну, как ты, Валера, там, в Листвянке, устроился?
– Неплохо, – скупо ответствовал полковник.
Он сделал жест художнице: подождите, мол, я скоро закончу. Та ответила ему пантомимой: дескать, понимаю и подожду.
– Тебе создали все необходимые удобства?
– Не жалуюсь.
– У тебя уже появились подозреваемые? – пропела в трубке бывшая.
– Юля, – предельно сухо сказал Ходасевич, – зачем ты звонишь? Что тебе еще от меня надо?
Почему-то всякий их разговор – даже если каждый из них начинал его с самыми добрыми намерениями – неизбежно, рано или поздно превращался в пикировку, а то и в перепалку.
– Я же волнуюсь о тебе! – чуть не со слезой в голосе воскликнула Юлия Николаевна. – Думаю!.. Беспокоюсь!
– Это совершенно не обязательно, – отрезал Валерий Петрович.
– Ладно. Хорошо. – Ее голос зазвенел. – Тогда можешь считать, что я звоню тебе по делу.
– Слушаю тебя, Юля.
– Ты уже познакомился со всеми обитателями улицы Чапаева?
– А что?
– Не перебивай меня, пожалуйста! Ты обратил внимание на тот участок, что расположен через улицу, прямо напротив дома Аллы Михайловны? Ну, самый роскошный в том переулке? Тот, что больше похож на средневековую крепость, с железными пиками по верху стены? Там на заборе еще видеокамера висит?
– Да, есть такой.
То был дом под номером три – единственный, чей хозяин не появился на дне рождения Любочки и о ком Ходасевич покамест ничего не узнал.
– Я, кажется, виновата… – продолжала телефонные излияния бывшая жена. – Но… послушай… Ты обратил внимание, что этот чудовищный забор выступает далеко за линию домов? Обратил?
Ходасевич вынужден был согласиться:
– Да. Обратил.
– Этот тип, что там живет, пол-улицы самовольно себе отхватил. Мы обе – когда я отдыхала у Аллочки в этом году – очень возмущались. Не пройти, не проехать!.. Из-за этого забора ни пожарная машина не проедет, ни грузовик… И мы с Аллой решили: нам надо пойти поговорить с хозяином и, как ближайшим соседям, выразить свое недовольство данным фактом и его поведением… Ты слушаешь меня?
– Да, – вздохнул Валерий Петрович. – Инициатором боевых действий явилась, конечно, именно ты?
– Валера, что за тон!..
Ходасевич хотел было сказать, что он удивлен, почему его бывшая до сих пор жива-здорова – с такой-то тягой к правдолюбию. Однако быстро понял, что замечание сделает дальнейший разговор невозможным – а ведь жена явно хотела чем-то поделиться. Может, в самом деле, важным? И Валерий Петрович проявил кротость: