– Мне сказали, что вы полковник. Что вы женщину, которая здесь жила, ищете. Может быть, пропажа Бури с её исчезновением связана? Может, вы сумеете и моего сына отыскать?
Василий жестко пояснил, обращаясь к таджику:
– Я тебе говорил, Имомали, любая работа денег стоит.
– Я все отдам! Все, что есть, ничего не пожалею, если товарищ полковник Бури найдет.
Василий усмехнулся, ледяным взглядом посмотрев на таджика.
– «Все отдам» – это не разговор. Что «все»-то? Чего у тебя есть-то, кроме этого твоего халата? Ты с товарищем Валерием Петровичем конкретно о цене договаривайся!.. А мне, – обратился он к Ходасевичу вроде бы шутливым тоном, – пятнадцать процентов комиссионных от вас полагается. Или, как сейчас принято говорить, отката. За то, что я вам клиента привел.
Полковник без долгих раздумий сделал отрицательный жест.
– Нет. Я с двух заказчиков одновременно денег не беру. И над двумя делами параллельно не работаю.
Сказанное было не совсем правдой – точнее, вовсе неправдой, потому что до сего дня ходасевичевская карьера частного детектива состояла всего из одного распутанного дела (если не считать, конечно, тех случаев, когда он бескорыстно помогал своей падчерице-авантюристке Татьяне). Однако Валерий Петрович чувствовал, что брать от таджика деньги за поиски мальчика будет совсем неправильно.
– Однако, – продолжал Ходасевич, – если в ходе расследования исчезновения Аллы Михайловны выяснится что-то о судьбе вашего сына… Если эти две пропажи связаны между собой…
– Ясное дело, связаны! – буркнул Василий.
Валерий Петрович проигнорировал его реплику и закончил, по-прежнему обращаясь к таджику:
– Словом, если я что-то выясню, то непременно сообщу вам. Вы должны описать мне приметы Бури. И еще я бы посоветовал вам в любом случае обратиться в милицию и в МЧС. Вы не допускаете простейшей ситуации: здешних мест, да и леса вообще, парнишка не знает. А что, если он просто заблудился? Если там, где-нибудь в овраге, ногу сломал? Или его по пути машина сбила?.. По-моему, не заявляя о нем властям, вы, как отец, проявляете поразительную беспечность… Подождите, я сейчас вернусь. Возьму блокнот и запишу приметы мальчика.
Ходасевич потопал к дому.
Василий – судя по всему, человек без комплексов – вскинулся вслед за ним.
– Стойте, Валерий Петрович, я с вами. Я тихонько, юнца не разбужу.
Едва они оказались в доме, Василий, кинув взгляд на спящего Ивана, зашипел Ходасевичу на ухо:
– Что вы творите?! Кто ж от денег отказывается, когда они сами в руки плывут? Этот чурка, если вы пацана его найдете, в натуре, вам все отдаст! Во всяком случае, все, что у меня заработает! Уж это я проконтролирую. Да вы, если сами не хотите маленького чурбана искать, можете в данном деле выступить как подрядчик. Возьмете у Имомали заказ, а потом передадите его – как бы по субподряду, за свой процент – местной милиции. Скажете ментам, что это, допустим, ваш племянник пропал. Или не знаю кто… Да этот чурек Имомали, если вы его щенка найдете, весь дом мне за бесплатно построит!..
Ходасевич не ответил. Он взял блокнот с авторучкой и пошел с веранды вон. Василий устремился за ним. Не дождавшись от Валерия Петровича никакого отзыва, Василий пренебрежительно махнул рукой и презрительно бросил:
– Эх, вы!.. Шестидесятник!..
«Шестидесятник» прозвучало в его устах предельно негативно, словно самое бранное на свете слово.
Валерий Петрович записал в свой чудо-блокнот приметы малыша Бури: рост около ста тридцати, щуплого телосложения, черные глаза, черные волосы, одет в темные трикотажные брюки и светлую рубашку (под нею теплая военная фуфайка голубого цвета). При себе имел несколько полиэтиленовых пакетов, предположительно с маркировкой «Рамстор»…
– У меня, в свою очередь, – сказал он, – тоже имеются к вам вопросы, дорогой Имомали.
Таджик подобострастно поклонился.
– Слушаю вас, уважаемый господин начальник.
– Вы давно здесь, в Листвянке, работаете?
– Две недели сегодня закончились.
– С Аллой Михайловной знакомы?
– С хозяйкой? Да, знакомы. Алла очень хороший человек.
– Когда в последний раз ты ее видел?
– Не могу точно вспомнить.
Все вопросы Ходасевич задавал в быстром ритме. Он неотступно следил за зрачками допрашиваемого. Лицо Имомали казалось непроницаемым, черные оливы глаз не дергались, и отвечал таджик не задумываясь. Ходасевич был готов поставить доллар против рваного советского рубля, что азиат не врал и допроса не боялся.
– В среду ты ее видел?
– Не видел. Точно не видел.
– Почему говоришь, что «точно»?
– Я здесь не был.
– А где ты был в среду?
– На бетон-завод ездил, машины заказывал, сюда отправлял.
Из-за быстрого темпа разговора азиат стал хуже говорить по-русски. А может, оттого, что рядом стоял Василий и, не отрываясь – почище, чем Ходасевич, – с некоторой даже угрозой, вглядывался в его лицо.
– А здесь кто бетон принимал?
– Брат мой, Фарид. И еще хозяин, Василий.
Валерий Петрович заметил, как лицо соседа полыхнуло раздражением и злобой.
– Значит, Василий здесь был в среду? – спокойно уточнил он, словно речь шла об отсутствующем.