О, какъ плѣнителенъ былъ юноша въ эту минуту, какъ говорилъ онъ безъ словъ, какъ роскошно жилъ безъ жизни!
Она смолкла… Настало продолжительное молчаніе… Тихо было въ комнатѣ, лишь слышалось прерывистое жаркое дыханіе двухъ любовниковъ… Уста ихъ слились!
Это мгновеніе надобно было вычеркнуть изъ книги ихъ жизни. Въ это мгновеніе они не существовали!
— Я люблю тебя, Викторъ! Жизнь и ты, ты и жизнь! — шептала она замирая.
— Я не перенесу много счастія! — задыхаясь, говорилъ Громскій.
Вдругъ княгиня, подавленная какою-то мыслью, отскочила отъ Виктора и подбѣжала къ окну галлереи… Она отворила окно, взоръ ея утонуль во мглѣ, мелкій дождь кропилъ распаленное страстью лицо ея.
Минуты черезъ двѣ она возвратилась къ нему…
— До завтра, до завтра, Викторъ, — произнесла она, — но завтра мы будемъ благоразумнѣе. Ты еще не читалъ мнѣ Шиллерова "Донъ-Карлоса".
III
…..Говорятъ, что есть въ Швейцаріи дубы, коихъ корни раздирають скалы.
Мы не беремся передать всѣхъ догадокъ, предположеній, сплетней, которыя кружились въ обществахъ насчетъ княгини. Сплетни начались, какъ вамъ извѣстно, съ Адамова семейства, и потомъ постепенно росли и укоренялись подъ благотворнымъ развитіемъ этого почтеннаго семейства въ поколѣніе, а изъ поколѣнія въ толпу народа, а изъ толпы народа въ отдѣльныя массы. Сплетни — необходимая принадлежность, если хотите, второй воздухъ, вторая жизнь грязной, закопченой избы крестьянина, свѣтлой и опрятной комнаты чиновника и раззолоченныхъ палатъ аристократа… съ тою только разницею, что въ избѣ крестьянина сплошь обыкновенно одѣваются въ сарафаны, въ комнатѣ чиновника являются въ ситцевыхъ платьяхъ, а въ палатахъ аристократа изволятъ облекаться въ шелкъ и бархатъ… Да и въ самомъ дѣлѣ, согласитесь, можно ли жить безъ сплетней? Жизнь безъ того такъ скучна, такъ однообразна, такъ монотонна: ее необходимо надобно
Г-жа М*, женщина лѣтъ сорока пяти, находившаяся около десяти лѣтъ въ разъѣздѣ со своимъ мужемъ, принадлежала къ числу геніевъ по этой части. Въ одно октябрьское утро она сидѣла съ своей пріятельницей, двадцатипятилѣтней баронессой Р**, о которой уже мы говорили мимоходомь читателямъ, и разсказывала ей со всѣмъ поэтическимъ энтузіазмомъ слѣдующую повѣсть:
— Какъ жаль, что княгиня Гранатская отказалась отъ обществъ въ такія лѣта, съ такой красотой, съ такимъ образованіемъ! Она была обворожительнымъ украшеніемъ гостиныхъ, какъ теперь ты, мой милый ангелъ!.. Правда, въ ней не было этой легкости, этой граціозности, которая такъ необходима свѣтской женщинѣ; ея манеры были немножко небрежны… однако, несмотря на то, она еще до сихъ поръ могла бы играть роль, хотя не такъ значительную, какъ прежде. Еще обиднѣе, что мы лишились, и безвозвратно, ея вечеровъ: а эти вечера были очень милы, очень одушевлены. Говорятъ, ея домъ навсегда запертъ для всѣхъ, кромѣ
— Я была раза два у нея, когда она еще жила на своей дачѣ,— перебила баронесса, — и она оба раза принимала меня; это было… кажется, въ концѣ іюня… Въ августѣ я ее видѣла на музыкальномъ вечерѣ у княгини Л** и на балу у графини З**…