Спальня светской женщины

Тогда какая-то мысль горячею лавою разлилась въ немъ; въ изступленіи онъ схватилъ ея руку и увлекъ за собою къ другому концу комнаты. Онъ подвелъ почти безчувственную княгиню къ небольшому дивану противъ трюмо.

— Вы можете стоять, ходить, сидѣть, все, что вамъ угодно, но только здѣсь, противъ этого зеркала. Вы должны принять графа… Я стану за этой ширмой и буду слѣдить оттѣнки вашихъ взглядовъ, желанія вашихъ движеній… Зеркало будетъ вполнѣ отражать васъ; вы молчите, а оно будетъ говорить за васъ… Онъ не долженъ знать, что я здѣсь. Хорошо ли вы поняли мепя?

Она утвердительно кивнула головой, она безъ словъ повиновалась.

Пистолета на столѣ уже не было.

Графъ Вѣрскій впорхнулъ въ дверь…

Княгиня встрѣтила его съ улыбкой; это была улыбка на лицѣ трупа.

Графъ остолбенѣлъ отъ ужаса, взглянувъ на нее.

А однако только ночь раздѣляла ее отъ вчера!

— Ты нездорова, Лидія! — произнесъ онъ.

— Да, я чувствую себя нездоровою, — отвѣчала она едва слышно.

Это ты разрушителыю коснулось Громскаго… Взоры его сковались съ зеркаломъ. Зеркало измѣняло тайнамъ княгини. Онъ недвижимъ и бездыханенъ стоялъ за ширмами, у самой ея поетели.

— Я поцѣлю тебя, — продолжалъ графъ. — я согрѣю теоя моимъ дыханіемъ. Кающійся грѣшникъ у ногъ твоихъ… — Онъ сѣлъ возлѣ нея и хотѣлъ взять ея руку… Княгиня отодвинулась.

— Вы забываетесь, графъ… я привыкла, чтобы ко мнѣ сохраняли уваженіе…

— О, я вижу, что ты на меня сердишься. Въ самомъ дѣлѣ, я не стою поцѣлую ручки твоей… Но я куплю своо прощеніе, во что бы то ни стало, хотя самымъ тяжелымъ и долгимъ покаяніемъ!

Онъ сталъ разсматривать комнату.

— Кажется, это трюмо стояло у той стѣны, — говорилъ онъ. Цвѣтъ занавѣсъ былъ гораздо темнѣе; кажотся, новая ширма… я не знаю, что можетъ сравниться съ превосходной отдѣлкой Гамбса. Какой вкусъ, какое изобрѣтеніе! Вѣдь и какія-нибудь ширмы требуютъ созданія, а не работы. Какъ ты объ этомъ думаешь, Лидія?..

— Да перестань же сердиться…

Княгиня испытывала страшную муку пытки.

— Я много нашелъ перемѣнъ въ твоей спальнѣ. Это заставляетъ меня задумываться. Твоя спальня! Помнишь ли ты тотъ вечеръ, когда я…

— Ради Бога… Графъ! Я васъ умоляю.

— Какъ это вы несносно отдается въ ушахъ. Ты можешь и сердясь называть меня ты…

— А можно ли заглянуть сюда?

Графъ приподнялся, съ намѣреніемъ сдѣлать шагъ за ширму…

Она собрала оставлявшія ее силы и громко произнесла:

— Я вамъ приказываю остаться здѣсь!

— Какъ мило!.. О, произнеси еще разъ это слово! Я такъ привыкъ его слушать изъ устъ твоихъ, я такъ привыкъ повиноваться тебѣ…

Онъ наклонился, чтобы поцѣловать ее въ грудь.

Въ эту минуту за ширмой раздался выстрѣлъ, и пороховой дымъ окурилъ спальню.

Графъ устремилъ на нее вопросителъный взглядъ.

Вслѣдъ за выстрѣломъ будто эхо послышался на улицѣ громъ какого-то тяжелаго экипажа, остановившагося у подъѣзда.

Княгиня не слыхала этого грома. Когда выстрѣлъ отозвался смертью въ ушахъ ея, она бросилась къ ширмѣ, она уже ступила за ширму… Вдругъ къ ногамъ ея упалъ трупъ юноши, загородивъ ей дорогу: кровь забагровила узоры ковра.

Жизнь то вспыхивала, то застывала въ ней; она, казалось, еще не потеряла присутствія духа, потому что давью ожидала чего-то страшнаго. Предчувствіе не обмануло ее. Она схватила свой платокъ, чтобы зажать рану неечастнаго… Она припала къ лицу его, какъ бы желая раздуть въ немъ искру жизии… Она произнесла только: я его убійца! Онъ дышалъ еще, онъ устремилъ на нее прощальный, безукорный взглядъ и старался схватить ея руку.

Пораженный такою сценою, такимъ феноменомъ, совершившимся въ спальнѣ свѣтской женщины, безмолвно стоялъ графъ, взирая на умирающаго товарища. Трудно было рѣшить, что происходило въ немъ.

Тогда послышался необыкновенный разгромъ суматохи во всемъ домѣ… мигъ — и въ спальню княгнии вбѣжалъ человѣкъ средннхъ лѣтъ, одѣтый по-дорожному, въ военномъ сюртукѣ безъ эполетъ.

То былъ мужъ ея.

Графъ невольно вздрогнулъ отъ такой нечаянности.

Княгиня увидала пріѣзжаго, но она не измѣнилась въ лицѣ, она даже не вздрогнула отъ страха, она по-прежнему стояла на колѣняхъ надъ трупомъ. Блѣдно, открыто, благородно, невыразимо прекрасно было лицо этой женщины. Оно рѣзко обозначало ея нерушимый характеръ и силу любви ея.

Глаза бѣднаго мужа остолбенѣли, руки его опустились отъ картины, представившейся ему.

— Боже мой! — произнесъ онъ, указывая на юношу, истекавшаго кровью. — Что все ето значитъ? убійство! кровь!! Лидія! Лидія!.. Кто этотъ человѣкъ?

Она отвѣчала твердымъ голосомъ:

— Это мой любовникъ!

* * *