Намерение Спартака было величественно: поднять рабов из грязи, в которую они были незаслуженно ввергнуты; поднять восстание угнетенных против угнетателей, сделать слабых сильными и отважными; отомстить за попранное человеческое достоинство рабов, низведя их палачей до положения диких зверей; насладиться в продолжении часа в качестве зрителей картиной взаимного истребления тех, которые до этого времени упивались зрелищем взаимного уничтожения гладиаторов; поменяться ролями – из рабов стать повелителями, увидеть гордых и надменных патрициев в роли рабов; испытать высшее блаженство, глядя, как уничтожают друг друга те, кто придумал это безумное и жестокое развлечение; смотреть со ступеней своего амфитеатра на роковую арену, где оказались те, что всегда смотрели на них в цирке; присутствовать при их побоище, упиться их слезами, видеть, как течет их кровь, услышать их предсмертные стоны, крики отчаяния и боли… О, все это было для бедных гладиаторов почти непостижимо, чуть ли не божественно… Это была месть, достойная только всемогущих богов!
Невозможно описать те радостные крики, те рукоплескания, которыми гладиаторы отозвались на слова Спартака. Это была исступленная радость людей, которые праздновали самую блестящую свою победу над римлянами из всех одержанных гладиаторами за три года.
Триста римлян, из которых более тридцати принадлежали к сословию сенаторов и более ста – к сословию всадников, стояли, опустив глаза, безмолвные и неподвижные, посреди круга, образовавшегося на равнине.
– Итак, смелее, славные потомки, благородные отпрыски знаменитых родов Флавия, Фурия, Дуилия, Генуция, Фавния, Ливия, Муция, Процилия! – крикнул Спартак громоподобным голосом. – Смелее! Возьмите мечи в руки и сражайтесь!.. Я зажигаю костер!.. Сражайтесь!.. Клянусь богами, мы желаем развлекаться!
С этими словами Спартак взял зажженный факел из рук контубернала и поджег кучу дров. Тотчас же его примеру последовали все начальники, трибуны и центурионы.
Пока разгорались сухие смолистые дрова, из которых был сложен костер, римляне неподвижно стояли в середине круга. Они не отказывались сражаться, но не желали добровольно подчиниться этому позорящему их приказу.
– Ах! – воскликнул Спартак. – Вам нравится только смотреть на гладиаторские игры, а самим быть на месте гладиаторов вам не по душе? Ну что ж! – И, обратившись к легионам, он крикнул: – Пусть выйдут вперед лорарии и силой заставят их сражаться!
По приказу Спартака девятьсот гладиаторов, вооруженных длинными пиками и железными раскаленными копьями, вышли из рядов легионов и, бросившись на римлян, принялись колоть их и жечь раскаленными копьями, подталкивая против их желания друг к другу.
Как ни противились римляне этому братоубийственному и позорному сражению, их теснили все больше и больше; раскаленное железо принудило их броситься друг на друга и начать между собой жестокую, кровопролитную схватку.
Вокруг стоял неописуемый гул от криков, смеха, громовых рукоплесканий, которые неслись из рядов гладиаторов. Вопли, хохот, возгласы восторга свидетельствовали о несказанной радости удовлетворенной мести:
– Поддай, поддай!
– Убей его!.. Убей!..
– Режь, коли, убивай!
Шестьдесят четыре тысячи голосов слились в единый страшный рев, в единый вопль, в единое невообразимое проклятие!
За полчаса костер обратился в пепел, триста родовитых римских юношей лежали изувеченные, мертвые или умирающие в лужах крови у догоревшего костра Крикса.
– Ах как справедлива наша месть! – воскликнул с удовлетворением Спартак, не пропустивший ни одного движения во время этой кровопролитной схватки. – Невыразимо сладка радость мести!
Глава двадцать первая. Спартак среди луканцев. Сети, в которые попал сам птицелов
– Мирца, ты должна мне рассказать, ты должна открыть мне эту прискорбную тайну, которую так упорно скрываешь от меня вот уже два года; ты должна поделиться со мной своим тайным горем – оно одинаково измучило и тебя и меня. О Мирца!.. Если в душе твоей есть хоть капля милосердия… Если ты так же благородна и великодушна, как и божественно прекрасна, ты откроешь мне сегодня свою тайну, которая отдаляет от тебя мою любовь и преданность, похищает у тебя мои горячие поцелуи, – ведь я люблю тебя, Мирца, всей силой души моей, пламенно и нежно!
Так говорил Арторикс двадцать дней спустя после похорон Крикса. Он стоял у входа в палатку Спартака, повернувшись к преторию спиной и просунув голову в палатку, чтобы преградить путь Мирце.
Лагерь гладиаторов был перенесен из Турий в окрестности Грумента в Лукании. В лагерь пришло множество рабов, и теперь каждый легион насчитывал в своем составе по шесть тысяч человек. Таким образом, пехота гладиаторов выросла до семидесяти двух тысяч воинов.
Спартак выехал из лагеря во главе двух тысяч конников, чтобы разведать дорогу до горы Вултур, откуда, по слухам, шел Красс с семьюдесятью тысячами римлян.