Спартак

– Здесь? В храме? Осквернить священное жилище божественного Геркулеса? Подвергнуться риску быть принятым гладиаторами за сообщника римлян? Ведь если они найдут здесь двух твоих воинов, они, без сомнения, повесят меня! – произнес, отступая на два шага, жрец.

– А как же ты поможешь мне в моей мести? – спросила Эвтибида. – Ведь ты мне обещал это минуту назад!

– Да, но я не могу разрешить, чтобы они… чтобы Мирцу убили… когда она придет в храм моего бога… Для жреца это недопустимо! Если бы… ну, хотя бы речь шла о том, чтобы она попала в плен… и передать ее тебе…

Зеленые, с фосфорическим блеском глаза Эвтибиды метали молнии, странная улыбка искривила ее губы.

– Да, да! – вскричала она. – Пленница!.. В мои руки… потому что я… я хочу убить ее сама, если Спартак не попадет в мои руки, чтобы спасти ее.

– Что ты с ней сделаешь, я не должен… не желаю знать… я хочу только одного – быть непричастным к этому кровавому делу, не принимать участия в убийстве, – лицемерно произнес потитий.

– Правильно, – ответила Эвтибида, – правильно. Итак, завтра в ночь здесь, в храме, – добавила она, снимая со среднего пальца левой руки золотое кольцо, в котором блестел крупный топаз, и протягивая его жрецу.

– Не здесь, не в храме, – ответил потитий, поспешно принимая кольцо. – Я укажу твоим верным воинам место, где они будут находиться… неподалеку отсюда… в роще падубов… что прилегает к дороге… Роща эта как будто нарочно создана для такого случая…

– А она не может убежать оттуда?

– Но я ведь говорю тебе, что роща как будто нарочно насажена, чтобы дрозды попадались в ловушку.

– Ладно, пусть будет по-твоему… и пусть твоя щепетильность честного жреца получит удовлетворение, – сказала Эвтибида с тонкой иронией.

Через минуту она добавила:

– Кстати, не грозит ли опасность…

– Какая? – спросил Ай Стендий.

– А вдруг в течение дня щепетильность твоя проснется, встревожит твою душу, взволнует совесть и, подстрекаемая страхом перед гладиаторами и ужасной возможностью быть повешенным, толкнет тебя… ну, например, уйти отсюда, захватив оружие и скарб, в Темесу?

В то время когда гречанка произносила эти слова, она пристально смотрела в глаза жреца, как бы испытывая, каковы его намерения и помыслы.

– Что ты говоришь? – сказал Ай Стендий, упорно защищаясь от ее предположений; в его голосе звучала напускная обида – будто он оскорблен в своем достоинстве. – А что еще тебе пришло на ум?

– Блестящая мысль, достойный, благочестивый жрец.

– А именно?

– Ничего не сообщая твоим двум коллегам, ты вместе со мной спрячешь в верном месте те скромные дары, которые я принесла в жертву богу; затем ты пойдешь со мной за вал, и там мы попируем вместе с тобой… У нас будет роскошная трапеза… потому что я хочу в твоем лице почтить не только уважаемого жреца Геркулеса Оливария, но также честного и хорошего гражданина!

– Во имя богов! – воскликнул жрец с притворной обидой. – Ты, значит, не доверяешь мне?

– Не тебе я не доверяю, а меня тревожит твоя непорочная совесть.

– Но… я не знаю, должен ли я…

– …идти со мной? Но ведь ты должен помочь мне донести сюда пятнадцать талантов, о которых мы с тобой договорились… Или ты только что сказал – десять?

– Пятнадцать! Я сказал – пятнадцать! – поспешно поправил потитий.

– Во всяком случае, если даже ты и сказал десять, то ошибся… потому что богу я за мою месть приношу пятнадцать талантов. Пойдем же со мной, прямодушный Ай Стендий, ты будешь доволен сегодняшним днем.

Жрец принужден был спрятать в укромном месте шлем, меч и кольцо Эвтибиды и пойти вместе с ней за римский вал.

Марк Красс теперь полностью доверял гречанке; он разрешал ей свободно входить и выходить из лагеря одной или же в сопровождении кого-либо по ее выбору.

Эвтибида устроила для потития роскошный пир. В восьми или девяти чашах отличного цекубского он утопил свою печаль, вызванную недоверием гречанки.

Она же тем временем позвала к себе своего верного Зенократа и, быстро сказав ему что-то шепотом, отпустила его.

Глубокой ночью, в предрассветный час, Эвтибида надела стальной шлем, перебросила через правое плечо перевязь, на которой висел небольшой острый меч, и вышла из лагеря вместе с жрецом, который не слишком твердо стоял на ногах из-за выпитого цекубского.

На расстоянии нескольких шагов за Эвтибидой и Айем Стендием следовали два каппадокийца огромного роста, вооруженные с ног до головы. Это были рабы Марка Лициния Красса.

Пока они идут к храму Геркулеса Оливария, заглянем на минуту в Темесу. Там у Спартака уже три дня стояла наготове флотилия, и он ожидал лишь темной ночи, чтобы перевезти пятнадцать тысяч гладиаторов, которых он мог разместить на тысяче судов, собранных всеми способами.