Спартак

Едва только взошло бледное солнце, которое в течение целого дня скрывалось за серыми и черными тучами, сгустившимися в небе, Спартак, предвидя, что наступает желанная темная ночь, приказал трем легионам сняться с лагеря, расположенного на берегу, и грузиться на суда, стоявшие в порту. Гранику он приказал тоже погрузиться с ними вместе и с наступлением темноты велел распустить паруса на судах, где они имелись, а остальным спустить в воду весла и отправляться в путь.

Флотилия гладиаторов, соблюдая тишину, отплыла из Темесы в открытое море.

Но тот самый сирокко, который сгустил тучи над Темесой, продолжал упорно дуть от берегов Африки и, несмотря на все усилия мореплавателей, относил их к берегу Бруттия и не давал возможности повернуть к берегам Сицилии.

Без устали работая веслами, гладиаторы отплыли на много миль, но на рассвете море стало бурным, свирепствовал ветер, и большая опасность стала угрожать хрупкой флотилии. По совету моряков и рыбаков из Темесы, которые вели многие из судов, а также знакомых с морем гладиаторов, Граник подошел к берегу. Пятнадцать тысяч восставших сошли на пустынный берег близ Никотеры. Отсюда решено было отправиться в близлежащие горы. Граник послал к Спартаку легкое судно с восемью или десятью солдатами во главе с центурионом, чтобы уведомить о случившемся.

Тем временем два каппадокийца вместе с Эвтибидой и жрецом прибыли в храм Геркулеса Оливария. До полуночи они оставались в роще падубов, находившейся близ дороги, которая вела от города к храму. На расстоянии полутора выстрелов из лука, повыше рощи, стоял небольшой дом, где был расположен аванпост гладиаторов. Несмотря на принятые часовыми меры предосторожности, оба каппадокийца время от времени слышали доносимый ветром приглушенный звук голосов и шаги.

– Послушай, Эрцидан, – сказал шепотом на своем родном языке один из рабов другому, – надо постараться взять эту молодую амазонку живьем.

– Мы так и сделаем, Аскубар, – ответил Эрцидан, – ежели удастся.

– Я и говорю… если сможем.

– Потому что, сказать по правде, если она окажет сопротивление мечом или кинжалом, я справлюсь с ней двумя ударами; тем более что если мы отсюда слышим разговор гладиаторов, то они, конечно, сразу услышат крик, который подымет эта плакса.

– Конечно, услышат и явятся сюда в одну секунду. Тогда мы погибли, до аванпоста гладиаторов расстояние всего лишь два выстрела из лука, а до нашего лагеря в тысячу раз дальше.

– Клянусь Юпитером, ты прав! Это дело начинает меня тревожить.

– А я об этом думаю уже больше часа.

Оба каппадокийца умолкли, погрузившись в раздумье.

Вдруг среди шелеста листьев, вызванного ветром, ясно послышался шум шагов; неподалеку от рабов кто-то шел среди кустарника по роще, в которой они спрятались.

– Кто идет? – приглушенным голосом спросил Аскубар, обнажая меч.

– Молчите, – произнес женский голос, – это я, Эвтибида… Не обращайте внимания на то, что делается за вашей спиной, наблюдайте за дорогой.

Все это она произнесла вполголоса, приблизившись к каппадокийцам. Затем гречанка углубилась в заросли кустарника, вошла в рощу падубов, и вскоре оба раба уже не слышали ничего, кроме шума ветра.

Аскубар и Эрцидан молчали долгое время, наконец первый сказал очень тихо второму:

– Эрцидан!

– Что?

– Знаешь, о чем я думаю?

– Что дело это труднее, чем оно сразу показалось?

– Я тоже так считаю, но в эту минуту я думал, каким бы способом нам выбраться с честью из беды.

– Ты правильно рассудил! Ты уже придумал, как это сделать?

– Как будто придумал…

– Ну, говори.

– Когда маленькая амазонка подойдет поближе, на расстояние двенадцати-пятнадцати шагов, мы пустим в нее две стрелы: одну в сердце, другую в шею… Уверяю тебя, кричать она не будет. Что ты об этом скажешь?

– Молодец, Аскубар!.. Недурно…

– А той, другой, скажем, что она пыталась сопротивляться.

– Хорошо придумано!

– Так и сделаем?

– Сделаем.

– Вполне ли ты уверен, Эрцидан, что на расстоянии двенадцати шагов попадешь ей прямо в сердце?

– Вполне. А ты уверен, что всадишь ей стрелу в шею?

– Увидишь.

Оба каппадокийца, насторожив слух и приготовив оружие, стояли безмолвные и неподвижные.

Между тем взволнованная Эвтибида бродила по окрестностям, словно стремясь ускорить приближение рассвета в надежде, что Мирца выйдет из города и направится к храму. Время казалось ей вечностью. Пять или шесть раз она выходила из рощи падубов, доходила почти до аванпоста гладиаторов и снова возвращалась обратно. Она заметила, что сирокко, дувший всю ночь, с некоторого времени стал утихать и наконец совсем прекратился. Всматриваясь в даль, где виднелись вершины далеких Апеннин, гречанка увидела, что сгустившиеся там тучи начали окрашиваться слабым бледно-оранжевым цветом. Она испустила вздох облегчения: то были первые предвестники зари.

Эвтибида снова взглянула на дорогу, ведущую к домику, и, соблюдая осторожность, пошла в сторону аванпоста. Но не сделала она и двухсот шагов, как приглушенный, но грозный голос заставил ее остановиться:

– Кто идет?