Спартак

– Нет, нет, во имя великих богов! – воскликнула Мирца, умоляюще сложив руки. – Нет! Не надо! – И прерывающимся от волнения голосом добавила: – Я предпочту бесчестье… перед тобою… предпочту лишиться твоего уважения ко мне, чем видеть твою смерть! Остановись… выслушай меня… Арторикс… я не могу быть твоей женой потому, что я недостойна тебя… я умираю от стыда… но ты все узнаешь, мой любимый, обожаемый Арторикс!

И, закрыв лицо руками, она горько зарыдала, потом торопливо заговорила прерывающимся от рыданий голосом:

– Рабыней… понуждаемая плетью моего господина… истязаемая горячими розгами, я поневоле принадлежала другим… – и снова зарыдала, низко склонив голову и закрыв лицо руками.

При этих словах лицо Арторикса потемнело, глаза засверкали от страшного гнева, и, подняв руку, сжимавшую кинжал, он крикнул мощным голосом:

– Да будут прокляты эти подлые торговцы людьми… Да будет проклято рабство!.. Да будет проклята человеческая жестокость!..

Потом, вложив кинжал в ножны, он бросился к ногам Мирцы, схватил ее руки и, покрывая их поцелуями, в порыве великой любви воскликнул:

– О, любимая, не надо плакать… не плачь! Ну что ж? Разве из-за этого ты менее чиста, менее прекрасна в моих глазах, ты, жертва римского варварства? Они получили власть над твоим телом, но никто и ничто не могло запятнать чистоту твоей души.

– Оставь, оставь меня, дай мне спрятаться от себя самой… – бормотала Мирца, пытаясь снова закрыть руками свое лицо. – Теперь я должна избегать твоего взгляда, я не могу снести его.

И, убежав в отгороженный угол палатки, она бросилась в объятия Цетуль.

Арторикс с волнением смотрел на полотнище, за которым скрылась девушка, потом вышел со вздохом удовлетворения: ведь то, что Мирца считала непреоборимым препятствием, Арториксу таким не казалось.

На следующий день, едва взошла заря, Марку Крассу, расположившемуся лагерем в Оппиде Мамертинском, на расстоянии одного перехода от лагеря гладиаторов, была подана дощечка, привезенная вражеским конником, гонцом Спартака. На дощечке было послание, написанное на греческом языке. Красс прочел следующее:

Марку Лицинию Крассу, императору,

от Спартака привет.

Мне необходимо встретиться с тобой в десяти милях от твоего лагеря и в десяти от моего. На краю дороги от Оппида в Сильвий стоит небольшая вилла, принадлежащая патрицию из Венусии, Титу Оссилию. Я нахожусь на этой вилле с тремястами конников. Не соблаговолишь ли приехать сюда с таким же числом твоих всадников? Обращаюсь к тебе со всей искренностью, по чести, полагаясь также и на твою честность.

Спартак.

Красс принял предложение гладиатора. Он призвал к себе конника, доставившего дощечку, велел ему возвратиться к Спартаку и передать, что через четыре часа он, Марк Красс, прибудет на свидание в назначенное место со своими тремястами всадниками и так же, как Спартак положился на его честное слово, доверяет и он Спартаку.

В тот же день спустя три с половиной часа, то есть за два часа до полудня, Красс явился на виллу Тита Оссилия во главе отряда кавалерии. У решетки виллы его встретили начальник конницы гладиаторов Мамилий, сопровождавший Спартака, центурион и десять декурионов отряда.

Воздавая Крассу должные знаки почтения, они провели его через переднюю дворца, затем через атрий по коридору, который вел в небольшую картинную галерею. Услышав шум шагов, на пороге галереи показался Спартак. Он жестом приказал гладиаторам удалиться и, поднеся правую руку к губам в знак приветствия, сказал:

– Привет тебе, славный Марк Красс! – и с этими словами отступил в глубь галереи, давая дорогу римскому полководцу.

Тот учтиво ответил на поклон и сказал, входя в галерею:

– Привет и тебе, доблестный Спартак!

Оба полководца стояли друг против друга, молча разглядывая один другого.

Гладиатор был ростом на целую голову выше патриция; его шея, голова, стройные и мужественные формы атлетической фигуры были невыгодным контрастом для Марка Красса, человека среднего роста и несколько тучного.

Спартак внимательно рассматривал строгие и резкие линии костистого, смуглого, чисто римского лица Красса, его короткую шею, широкие плечи и крепкие, но кривые в коленях ноги, а Красс любовался величавой осанкой, ловкостью движений и совершенной красотой геркулесовского сложения Спартака, благородством его высокого лба, красотой глаз, в которых светились честность и прямота, как и во всех чертах его прекрасного лица.

Самым удивительным для Красса – и он сильно досадовал за это на самого себя – было то, что он никак не мог избавиться от чувства глубокого уважения, которое ему помимо воли внушал этот человек.