Спартак

Так болтал пьяный Метробий, искренне возмущенный равнодушием к вину Нумы Помпилия. Он свернул с дороги, которая привела бы его к гробнице этого царя, найденной свыше ста лет назад у подошвы Яникульского холма, и двинулся по дороге, которая шла к Тройным воротам.

Метробий по-прежнему двигался зигзагами, хотя в голове у него уже не так шумело и винные пары немного рассеялись; выписывая ногами замысловатые фигуры, он продолжал свои словесные нападки на трезвость и на трезвенников, в особенности на бедного царя Нуму. Вскоре он дошел до рощи Фурины, богини бурь, находившейся на полпути между мостами Цестия и Сублицийским.

Войдя в зеленую тень рощи, Метробий удовлетворенно вздохнул полной грудью и углубился в чащу поискать покойного прохладного уголка, в котором он так нуждался. Блуждая по тропинкам, он вдруг увидел небольшую круглую поляну в самой середине рощи, а на поляне – развесистое дерево. Он сел на траву, прислонившись к толстому стволу этого дерева.

– Вот чудеса! – бормотал он. – Никак не думал, что найду успокоение от бури, бушующей во мне, именно в священной роще богини бурь!.. А надо сказать, хорошо на лоне природы! Право же, привлекательность пастушеской жизни не только поэтический вымысел. Великолепная штука – пастушеская жизнь! Вдали от городского шума… среди величавого покоя полей… в приятном уединении на нежной мураве… козочки скачут, ягнята блеют… ручейки шумят… соловьи поют… Ах какая прекрасная жизнь!.. Пастушеская идиллия!.. – Веки у Метробия стали тяжелыми, его одолевала дремота. Но, пораженный какой-то новой мыслью, он вдруг сразу пришел в себя; щелкнув пальцами, он пробормотал, как будто разговаривая с кем-то: – Да… прекрасная жизнь, вот только бы в ручейке вместо чистой и холодной воды текло фалернское… О, вода!.. Я не мог бы примириться с этим… Нет, нет, никогда!.. Пить воду?.. Да я бы умер через несколько дней от тоски!.. Вода!.. Какая скука!.. Безвкусный напиток!

Ведя эти рассуждения, Метробий то открывал, то закрывал глаза, мысли его путались, сонливость затемняла рассудок, а он все бормотал заплетающимся языком:

– Фалернское, да… Но обязательно хорошее… А то в харчевне Эскулапия подают предательское велитернское… От него… у меня голова кругом идет… до сих пор… в ушах шумит… как будто я попал… в улей… и…

И тут Метробий заснул. Снились ему беспорядочные и странные сны, похожие на те обрывки мыслей, под впечатлением которых он уснул.

Ему снилось, что он находится на высохшем, бесплодном поле, под лучами палящего солнца. Как сильно жгло это солнце! Метробий обливался потом, в горле у него пересохло, его томила жажда, мучительная жажда… и он чувствовал стеснение в груди… Какое-то беспокойство, тревогу… И вот – какое счастье! Он услышал журчание ручейка… и побежал к нему… но он хотел бежать быстро, а ноги как будто прирастали к земле, а ручеек еще был далеко. Метробий никак не мог понять, каким образом это случилось, но он знал, что в ручье струится фалернское… и странно, шум ручейка напоминал собой людские голоса. Метробий умирал от жажды, ему хотелось пить, он все бежал, бежал и наконец добежал до ручья, но только он припал к ручью, чтобы насладиться фалернским, как перед ним вырос Нума Помпилий и не дал ему пить. У Нумы Помпилия была длинная-длинная белая борода и грозный вид; он сурово глядел на Метробия, осыпал его бранью и упреками. Какой звучный, металлический голос был у этого Нумы Помпилия! Нума Помпилий говорил сердитые слова, а Метробий слышал гул голосов, как будто исходивших из ручья… И вдруг вода в ручье стала совсем не похожей на фалернское, она обратилась в кровь. А Нума еще пуще упрекал бедного Метробия, грозно наступал на него и кричал:

«У тебя жажда! Ты крови жаждешь, тиран? Пей кровь твоих братьев, негодяй!»

Сон становился все более страшным, у Метробия сжималось сердце, суровый голос неумолимого старца приводил его в ужас; он бросился бежать, споткнулся о корни, упал и наконец проснулся…

В первую минуту Метробий никак не мог понять, где он, спит ли он еще или бодрствует; он протер глаза, осмотрелся вокруг и увидел, что находится в лесу, что кругом уже темно и лишь лучи месяца, пробиваясь кое-где меж густых ветвей, рассеивают мрак. Он попытался собраться с мыслями, привести их в порядок, но никак не мог. Ему все еще слышался голос Нумы Помпилия, произносивший гневные слова точь-в-точь как это было во сне, и в первую минуту Метробий подумал, что он еще спит и все это ему грезится. Но вскоре он убедился, что уже проснулся, начал смутно припоминать, как он попал сюда, и наконец понял, что голос, который он слышал во сне, был голосом живого человека, находившегося неподалеку от него, на полянке.