И, как только настала тишина, он спросил:
– А где трибуны, центурионы, руководители?
– Рядом, в школе Авроры, совещаются, как действовать дальше, – ответил декан, выходя из рядов. – Школа окружена римскими когортами, а склады оружия охраняются многочисленными отрядами легионеров.
– Знаю, – ответил Спартак и, повернувшись к Эномаю, сказал: – Идем в школу Авроры.
Затем, обращаясь к пятистам гладиаторам, собравшимся во дворе, он произнес громко, так, чтобы все слышали:
– Ради всех богов неба и ада, приказываю вам соблюдать порядок и тишину!
Выйдя из Старой школы (так называлось здание, в котором они пробыли несколько минут), Спартак отправился в другую, носившую название «школа Авроры», налево от которой находилась школа Геркулеса; до школы Авроры он дошел очень скоро, по-прежнему в сопровождении Эномая.
Они вошли в фехтовальный зал, где собралось около двухсот предводителей гладиаторов, считая трибунов, центурионов и руководителей Союза угнетенных; при свете немногих факелов они обсуждали план действий, который следовало принять при таком опасном положении.
– Спартак! – воскликнули тридцать голосов при появлении бледного, измученного фракийца.
– Спартак! – повторили остальные, и в голосах их звучали изумление и радость.
– Мы погибли! – сказал председательствовавший на собрании гладиатор.
– Нет еще, – ответил Спартак, – если нам удастся захватить хотя бы один склад оружия.
– Да разве мы сможем?
– Мы безоружны!
– И скоро римские когорты нападут на нас!
– Изрубят всех в куски!
– Есть ли у вас факелы? – спросил Спартак.
– Есть триста пятьдесят или четыреста факелов.
– Вот наше оружие! – воскликнул Спартак, и глаза его засияли от радости.
Через минуту он добавил:
– Среди всех десяти тысяч гладиаторов, собранных в этой школе, вы, несомненно, самые смелые, доблестные воины, и ваши товарищи по несчастью не ошиблись, избрав вас начальниками. Сегодня вечером вы должны доказать это своей отвагой и мужеством. Готовы ли вы ко всему?
– Да, готовы, – единодушно и твердо ответили все двести гладиаторов.
– Готовы ли вы сражаться даже безоружными против вооруженных и пасть в сражении?
– Мы готовы ко всему, мы готовы на все, – повторили с еще большим подъемом гладиаторы.
– Тогда скорей… все факелы сюда. Удвоим, утроим их число, если это возможно. Зажжем их и вооружимся ими. Мы бросимся на стражу ближайшего склада оружия, обратим ее в бегство, подожжем дверь этого склада и получим столько оружия, сколько нам понадобится, чтобы одержать верную и окончательную победу. Нет, клянусь священными богами Олимпа, не все потеряно, когда остается вера; не все потеряно, пока есть мужество; напротив, победа обеспечена, если мы все решили победить или умереть!
И бледное лицо Спартака в этот момент как будто озарил сверхъестественный свет: так сверкали его глаза, так прекрасно было его лицо; вера и энтузиазм воодушевляли этого человека, чьи физические силы как будто уже истощились. Его энтузиазм, словно электрическая искра, проник в сердца собравшихся тут гладиаторов; в мгновение ока все бросились в комнатку, в которой предусмотрительный Спартак посоветовал собрать факелы, имевшиеся не только в школе Авроры, но и в остальных семи школах. Там были факелы из пакли, пропитанной смолой и салом, пучки смолистой драни, вставленные в трубки с воспламеняющимся веществом, факелы из скрученных веревок, пропитанных смолой, и восковые факелы. Гладиаторы размахивали этими факелами, как мечами, затем зажгли их и, полные ярости, решили при помощи такого, казалось бы, жалкого оружия добиться спасения.
А в это время центурион Попилий, усилив все сторожевые посты у ворот города, привел к школе гладиаторов триста легионеров и передал их под начало трибуна Тита Сервилиана. Одновременно к Фортунатским воротам подошло около семисот солдат капуанской городской стражи, находившихся под командой своих центурионов и непосредственно подчиненных префекту Меттию Либеону.
Меттий Либеон был высокий, тучный человек лет пятидесяти; на его свежем, румяном лице запечатлелось желание покоя и мира, стремление к непрерывным эпикурейским наслаждениям в триклинии за чашей и трапезой.
Уже много лет Меттий состоял префектом Капуи и широко пользовался привилегиями, предоставляемыми его высоким и завидным постом. В спокойное время круг его обязанностей был крайне ограничен и не доставлял ему особых хлопот. Гроза застигла префекта врасплох, поразила как человека, еще не вполне пробудившегося от приятнейшего сна: растерявшийся чиновник запутался в событиях, как цыпленок в куче пакли.
Но серьезность положения, чреватого опасностями, необходимость принять безотлагательные решения, страх перед наказанием, энергичные настояния жены, честолюбивой и решительной матроны Домиции, и, наконец, советы отважного трибуна Сервилиана взяли верх, и Меттий, еще не вполне сознавая, что происходит, решился наконец кое-что предпринять, сделать кое-какие распоряжения, совершенно не представляя себе, к чему все это может привести.