Спартак

Эвтибида попрощалась со Спартаком и, повернув лошадь, пустила ее галопом по направлению к Сипонтуму.

Явившись туда, она передала Криксу, что Спартак приказал ему выступить из Сипонтума, направиться к подошве горы Гаргануса и постараться занять там неприступную позицию.

До рассвета было еще два часа. Галл немедленно приказал своим солдатам потихоньку собрать палатки и раньше, чем взошло солнце, войско Крикса было уже на пути к Гарганусу.

Через четыре часа оно дошло до подошвы очень высокой горы, с которой открывался обширный вид на прозрачное Адриатическое море. Среди волн белели паруса рыбачьих барок.

В то время как Крикс, находившийся на крайнем отроге Гарганской горной цепи, как раз у самого моря, в удобном и защищенном месте, отдавал приказ разбить лагерь, внезапно раздались восклицания:

— Римляне!.. Римляне!..

Это были легионы Красса, пришедшие по указанию предательницы. Крикс не растерялся при этом неожиданном нападении, а с спокойствием и твердостью доблестного полководца расположил в боевой порядок свои легионы, применяясь к неровностям почвы. Четыре легиона он поместил открытым фронтом к неприятелю, и для того, чтобы иметь возможно более длинную линию фронта, он протянул ее направо до холма, где предполагал разбить лагерь, который бы охранялся пятым и шестым легионами, стоявшими здесь в резерве; левую сторону фронта он протянул к обрывистым и неприступным скалам, о которые с тихим рокотом разбивались волны моря.

Скоро шесть римских легионов сомкнутым строем стремительно бросились на гладиаторов. Дикие крики сражавшихся оглушительный лязг мечей и щитов нарушили вековой покой пустынного лесного места, и эхо повторяло от пещеры к пещере, от скалы к скале эти необычайные звуки.

Крикс объезжал свои ряды. Красе — свои, воодушевляя войска к битве. И она была ужасна, ни та ни другая сторона не отступали ни на шаг. Смерть давалась и принималась с диким безумием.

Так как римляне атаковали сплошным строем, крайнее левое крыло легионов Крикса не было окружено; благодаря этому свыше трех тысяч человек из четвертого легиона стояли здесь в бездействии. Видя это, самнит Онаций, командовавший легионом, сам поспешил стать во главе этих трех тысяч и, скомандовав им «поворот направо», повел их на правое крыло римлян. Римский легион, составлявший крайнее правое крыло, теснимый с фронта и с фланга, сразу пришел в полное расстройство.

Но успех оказался мнимым и кратковременным, так как квестор Скрофа, командовавший этим крылом, помчался к римской кавалерии, стоявшей в резерве, и приказал Кнею Квинту, ее начальнику, ударить силами шести тысяч всадников на левый фланг гладиаторов, оставшийся незащищенным. Вскоре третий и четвертый легионы подверглись натиску римской кавалерии с тыла, и ряды гладиаторов были сломлены.

Красе одновременно послал два легиона и шесть тысяч стрелков в обход правого фланга Крикса; с необычайным пылом и быстротой вскарабкались они на вершины, находившиеся позади холма, где стояли резервы гладиаторов, взобрались на этот холм, перебежали его, и, спускаясь кольцом, напали на пятый и шестой легионы: но те, вытянув свой правый фланг, насколько позволяла местность, образовали новую боевую линию; таким образом оба гладиаторских фронта представляли две стороны треугольника, основанием которого было море, а вершиной — холм.

Завязалось ожесточенное и страшное сражение.

Красе, видя, что ему не удается окружить правый фланг гладиаторов, воспользовался промахом, совершенным Онацием и уже использованным Скрофой, — он бросил в эту же сторону, с целью окружения левого фланга не только остаток своей кавалерии, но еще два легиона, приказав обойти гладиаторов с тыла.

Так, несмотря на чудеса храбрости, совершенные в этой схватке тридцатью тысячами человек против восьмидесяти тысяч, меньше чем в три часа шесть легионов Крикса, окруженные со всех сторон, были безжалостно изрублены.

Крикс до самого конца сражения надеялся на приход Спартака. Увидев, что большая часть его товарищей погибла, он остановил своего коня — это был третий конь за день, так как два уже были убиты под ним — и окинул ужасное побоище взглядом, полным невыразимой тоски. Крупные горячие слезы потекли по его щекам. Устремив взор на ту точку горизонта, откуда должен был придти Спартак, он воскликнул дрожащим и полным любви голосом:

— О, Спартак!.. Ты не придешь во время, ни спасти нас, ни отомстить за нас!.. Что будет с тобою, когда ты увидишь жалкую гибель тридцати тысяч твоих доблестнейших товарищей!

Подняв левую руку, он решительным движением вытер слезы и, повернувшись к своим контуберналиям — среди них с самого начала сражения уже не было Эвтибиды, — сказал спокойным и звучным голосом:

— Братья!.. А теперь пора умирать!..

И, подняв меч, весь красный от крови убитых им римлян, он пришпорил коня и обрушился на манипулу пеших врагов, которые окружили нескольких гладиаторов, исколотых, израненных, но все еще сопротивлявшихся. Вращая над головой свой страшный меч, он закричал громким голосом: