Спартак

— Выступить завтра на рассвете отсюда и направиться к Сипонтуму; ты дойдешь туда, когда Спартак будет в пятнадцати или двадцати милях оттуда. Мне будет поручено доносить ему о твоих передвижениях. Я скажу, что ты не двинулся из своего лагеря. Потом я вернусь к Криксу и передам ему приказание Спартака отправиться к Гарганской горе и там защищаться из последних сил, в случае, если ты нападешь на него. Едва Крикс удалится на значительное расстояние от Спартака и достигнет склонов Гаргануса, ты на него нападешь, и у тебя будет достаточно времени, чтобы совершенно разбить его, прежде чем Спартак, если даже к нему придет каким-нибудь образом известие об опасном положении Крикса, успеет придти к нему на помощь.

Красе с удивлением слушал эту гнусную женщину, излагавшую план сражения, вероятно, лучший, чем он сам мог придумать. Он долго молча смотрел на куртизанку, щеки которой сильно раскраснелись и вдруг воскликнул:

— Клянись Юпитером освободителем, ты ужасная женщина!

— Такой меня сделали мужчины, — возразила девушка, с горькой улыбкой. — Но не будем говорить об этом. Что ты скажешь по поводу моего плана и моих расчетов?

— На самом дне ада не придумали бы ничего более ужасного и дьявольски ясного. Только повторяю, — я не верю тебе и…

— Хорошо, послушай. Чем ты рискуешь, выступив завтра за два или три часа до полудня и пустив вперед с большой осторожностью твоих разведчиков на Сипонтум? В худшее случае, если я тебе изменила, ты очутишься лицом к лицу со всем гладиаторским войском. Но разве ты здесь не для этого? Разве ты не жаждешь вступить с ним в решительный бой? Допустим, что я тебе солгала, но что за беда, если ты вместо одного Крикса найдешь там и Спартака? Что в этом будет плохого?

Красе подумал еще немного и сказал:

— Ладно, я тебе верю.., или, вернее, предпочитаю верить. Обещаю, что если все произойдет так, как ты говоришь, ты получишь огромную награду от меня и еще большую от Сената, который я поставлю в известность о важных услугах, оказанных тобой римскому народу.

— Что мне до ваших наград! Что мне за дело до римского народа! — сказала дрожащим голосом гречанка, глаза которой зловеще сверкали гневом. Не ради тебя и не ради римлян я несу тебе победу, а ради мести!.. Можешь ли ты понять божественное и невыразимое наслаждение, которое доставляет месть. Лишь бы я могла стать коленом на грудь умирающего Спартака, лишь бы я могла услышать последнее его хрипение среди безграничного поля трупов! На что мне нужны твои дары! К чему мне награды Сената!

Лицо Эвтибиды исказилось. Оно было так ужасно, что Красе содрогнулся от отвращения и страха.

Эвтибида, вскочив на коня, тихонько выехала из римского лагеря и пустив горячее животное крупной рысью, направилась к лагерю гладиаторов.

На рассвете Красе велел снять палатки Он приказал пяти тысячам всадников осторожно продвигаться на три мили впереди легионов и осматривать окрестности во избежание какой-либо засады. А вскоре после восхода солнца выступил и сам по направлению к Сипонтуму.

Тем временем Спартак с восемью легионами и кавалерией шел по направлению к Барлетте. Крикс же со своими шестью легионами остался в Сипонтуме. По окрестностям прошел слух, что войско восставших, вследствие сильной ссоры, возникшей между Спартаком и Криксом, разделилось на две части, причем одна часть замышляла остановить римские легионы, стоявшее лагерем близ Арпи, а вторая решила двинуться через Беневентум на Рим. Этот слух был тотчас же сообщен Крассу его разведчиками.

«Пока что, — подумал начальник римлян, — Эвтибида не обманула нас. Это является хорошим предзнаменованием».

Следующей ночью, когда войско Красса притаилось в густом лесу ущелий Гарганских гор, в четырех милях от Сипонтума, Эвтибида во весь опор мчалась по дороге в Барлетту. Она везла Спартаку донесение от Крикса о том, что неприятель вышел из Арпи и попал в ловушку: пусть Спартак немедленно выступит к Сипонтуму.

Явившись к Спартаку, гречанка, на его тревожный вопрос, ответила:

— Красе еще не двинулся из Арпи; хотя он и послал несколько тысяч разведчиков к Сипонтуму, но наши шпионы заверили Крикса, что приказа приготовиться к выступлению из лагеря римским легионам еще не было дано.

— Во имя богов! — воскликнул фракиец. — Этот Красе умнее и хитрее, чем я думал!

После недолгого раздумья, он сказал, обращаясь к Эвтибиде:

— Возвращайся к Криксу и скажи ему, чтобы он не двигался из лагеря, что бы ни случилось, а когда Красе подойдет к нему и начнет с ним сражение, пусть пошлет ко мне трех ординарцев, с промежутками в четверть часа, одного за другим: из трех во всяком случае один доберется ко мне. Мне кажется, что это нежелание Красса использовать благоприятный случай разбить нас порознь, меня и Крикса, является дурным предзнаменованьем для нас.

И фракиец несколько раз провел правой рукой по лбу, как бы желай прогнать грустные мысли; затем спросил Эвтибиду:

— Сколько времени ты ехала из вашего лагеря сюда?

— Меньше двух часов.

— Ты мчалась во весь опор?

— Можешь убедиться по состоянию моего коня.

— Ну, так возвращайся тоже во весь опор.