Спартак

Но несмотря на свирепый вид этот человек с первого взгляда внушал симпатию. Его лицо дышало дикой искренностью, грубой честностью, благородная гордость сквозила в каждом его взгляде, в каждом жесте и движении.

Так как школа гладиаторов в вилле Суллы помещалась довольно далеко от главного здания, то пока один из рабов побежал звать Спартака, этот огромный человек прогуливался взад и вперед по аллее между дворцом Суллы и гладиаторской школой.

Не прошло и четверти часа, как раб вернулся. За ним спешил Спартак. Он с распростертыми объятиями шел навстречу своему гостю. Оба гладиатора расцеловались. Спартак заговорил первый:

— Ну что нового, Эномай?..

— Новости все старые, — ответил гладиатор звучным, глубоким и приятным голосом. — Я говорю, что тот — отчаянный лентяй, кто не бодрствует, кто не действует, кто ничего не делает. Мне кажется, Спартак мой любимый, что пришло время взять в руки мечи и поднять знамя восстания.

— Замолчи, Эномай! Клянусь богами, покровителями германцев, ты хочешь провалить наше предприятие!

— Напротив, я хочу, чтобы оно увенчалось блестящими успехами.

— Да, только не криками, горячий ты человек, но благоразумием и осторожностью добьемся мы успеха.

— Добьемся успеха?.. Но когда же?.. Вот именно это мне и нужно узнать…

— Когда заговор созреет…

— Со временем все образуется! Такие плоды, как наше восстание, знаешь как они созревают?.. Нужны смелость, мужество, дерзость… Идем вперед, начнем немедленно и раз мы уже будем на улице, ты увидишь, — дело пойдет само собой.

— Послушай меня… Будь терпелив! Сколько людей примкнуло к нашему союзу за три месяца в школе Лентула Батиата.

— Сто тридцать.

— Сто тридцать из десяти тысяч… А тебе кажется, что плоды наших трудов созрели!

— Когда начнется восстание гладиаторов, то произойдет то, что бывает с вишнями: одна тянет за собою другую.

— Как они могут примкнуть к ним, раз они не знают, в чем дело, не знают кто мы, к какой цели стремимся, какими средствами располагаем для успешного осуществления нашего плана?.. Тем вероятнее наша победа, чем глубже будет доверие, которое мы внушим нашим товарищам по несчастью.

И спустя мгновение, пока пылкий Эномай молча обдумывал слова Спартака, тот продолжал:

— Что ты, Эномай, самый сильный из десяти тысяч гладиаторов школы Лентула Батиата, сделал до сего дня? Как ты использовал влияние, завоеванное среди них твоей силой и мужеством? Сколько людей ты собрал и привлек в наш боевой союз? Сколько таких, которые знают суть задуманного нами дела? А нет ли и таких, которые не очень доверяют тебе и побаиваются твоего неистового и легкомысленного характера?.. И много ли таких, которые знают меня или по крайней мере Крикса?

— Именно потому, что я не такой образованный, как ты, и не умею говорить красно и убедительно, я и старался изо всех сил, чтобы наш ланиста Батиат пригласил тебя в качестве учителя фехтования в свою школу. Я добился своего: вот этим письмом он предлагает тебе выехать в Капую.

Эномай вынул из-за пояса небольшой лист папируса и отдал его Спартаку.

Спартак схватил дрожащей рукой папирус, сорвал печати и с волнением прочел письмо. Батиат под влиянием — как он писал — слуха об искусстве и доблести Спартака приглашал его, если он пожелает, явиться в Капую для занятий с его учениками и обещал в вознаграждение роскошный стол и значительное жалование.

— Почему же, — заговорил Спартак, спрятав письмо за пазуху, — почему ты, безумец, не отдал мне сразу этого письма, как только пришел, вместо того, чтобы заниматься пустыми разглагольствованиями? Ведь именно этого я ждал, хотя и боялся надеяться. Там, там среди десяти тысяч товарищей по несчастью мое место! — воскликнул с просветлевшим и радостным лицом рудиарий. Там я поговорю с каждым и внушу всем веру, пылающую у меня в груди. Оттуда в определенный день, по условному сигналу выйдет войско в десять тысяч бойцов, десять тысяч рабов, разбивших свои цепи и кидающих кольца этих цепей в лицо угнетателям; десять тысяч рабов, которые из железа своих позорных цепей выкуют лезвия своих непобедимых мечей… О, наконец.., наконец,., я заберусь в гнездо, где отточу зубы змеенышам, которые будут жалить крылья гордых римских орлов!

И рудиарий, вне себя от радости, то уходил от Эномая быстрыми шагами, то возвращался к нему, словно помешанный, произнося бессвязные слова.

Эномай с восторгом наблюдал за ним, и когда Спартак несколько успокоился, сказал:

— Я счастлив твоей радостью, и еще больше будут счастливы сто тридцать наших товарищей по Союзу; они ждут тебя с нетерпением и рассчитывают, что ты свершишь великие дела…

— Они напрасно надеются на многое…

— Будет очень полезно, чтобы ты явился туда, водворить спокойствие среди этих смутьянов…

— Да, так как это самые близкие твои друзья, то они, вероятно, такие же необузданные, как и ты… Да, понимаю!.. И вот поэтому-то будет полезным для нашего дела мое пребывание в Капуе. Я сумею помешать неожиданным и опрометчивым вспышкам, которые могут стать гибельными…