Спартак

Схватка перешла в рукопашную. Еще минуту назад пребывавший в состоянии грогги Марк Лициний теперь уверенно держался на ногах и выбросил страшной силы левый хук. Я сделал неуклюжий нырок, ответил коротким, сильным и точным ударом в корпус. Попытка развить успех и бросить Красса в партер провалилась, римлянин схватил меня за шиворот и поволок к арке Большой Клоаки, впечатав спиной в каменный рельеф. Занес руку для удара, но со всего маху въехал кулаком по голому камню — я увернулся. Пыхтя, Красс прижал меня к каменному рельефу, ударил коленом по ребрам.

— Свобода, Спартак, а? Как тебе такая свобода? — кричал он мне прямо в ухо.

Я схватил Красса за ноги, попытался повалить, но все что удалось, это оттеснить римлянина от арки. Я бросил попытку свалить Красса, резко выпрямился и угодил ему головой в подбородок. Клацнули зубы, ослабела хватка римлянина, а я вновь обхватил руками его ноги и без труда опрокинул. Он обхватил меня за корпус, не давая мне возможности подняться и сменить позицию. Я ударил вскользь по надбровной дуге, рассчитывая рассечь бровь римлянина и заставить ослабить хватку. Он зашипел от боли и въехал мне ударом головы в губу. Я ответил тяжелым ударом колена по ребрам, от которого Красс содрогнулся всем телом. Развивая успех, я прижался лбом к его голове и свез его левую бровь. Кровь алого цвета лилась по его лицу, заливая рот и нос. Давясь от собственной крови, он ослабил хватку. Я ждал этого и сменил гард на маунт, прижав коленями руки Красса к земле. Что было силы, я обрушил на Марка Лициния удары сверху. Из последних сил Красс буквально сбросил меня с себя. Его лицо опухло и было изувечено множеством пропущенных ударов. Он едва удерживался на ногах и только чудом сделал несколько шагов в мою сторону. Я посмотрел на меч, валявшийся у арки Большой Клоаки. Красс, раскусив мою задумку, бездумно кинулся ко мне навстречу, пытаясь схватить и снова повалить наземь. Я сделал кувырок и оказался возле гладиуса. На ватных от усталости ногах, двинулся навстречу Марку Лицинию и с ходу ударил его гладиусом в грудь. Лезвие вошло в тело Красса по самую рукоять, выйдя из спины. Он растерянно посмотрел на меня, медленно опустил руку, занесенную для удара, сполз.

Все кончено. Я закрыл глаза и сел на землю, сил не осталось. Красс оказался хорош, очень хорош. Вот только я ему не по зубам… Я закинул голову, издал вопль в ночное небо, усеянное мириадами звезд. Это было последнее, что я запомнил, прежде чем упасть без сознания.

Эпилог

Я пришел в себя от мерных покачиваний и не сразу догадался, что мое израненное тело несут на носилках. Меня ослепили первые лучи солнца. Судя по всему, я пробыл без сознания всю ночь и теперь чувствовал себя будто выжатый в соковыжималке апельсин. Не осталось сил и эмоций. Тело ломило и трясло. Воспоминания минувшей ночи нахлынули на меня одной сплошной лавиной. С трудом я узнал несших меня гладиаторов, и по моему телу растеклось приятное жжение.

Победа…

Это слово обласкало меня изнутри. Мы одержали победу в этой войне, Рут и Тирн справились? Моим военачальникам удалось затянуть римлян в глубокие воды городских улиц, в замкнутом пространстве которых гладиаторам не было равных? Уверенности добавляли искромсанные тела легионеров, застелившие улицы Вечного города. Кровь, залившая каменную кладку. Перевернутые прилавки уличных торговцев, разбросанный товар, амфоры… От многих домов все еще подымались столпы дыма, уходящие в небеса, на которых сегодня нет ни единого облака. Судя по тому, что творилось этой ночью на столичных улицах, Тирн с Рутом перевернули Рим наизнанку.

Из окон и с крыш домов на нас смотрели испуганные глаза горожан из тех, кому повезло остаться в живых в эту ночь. В основном старики, женщины да детвора. Те, кто посмелее, выходили на улицы и стаскивали в кучи тела гладиаторов и горожан, обходя стороной трупы легионеров, будто прокаженных.

Двое гладиаторов, несших меня, заметили, что я пришел в себя. Оба были ранены, перепачканы не только в своей, но и во вражеской крови, но держались молодцами.

— Спартак, ты жив! — ласково проговорил один из них. — Мы победили!

Когда он произносил эти слова, я не увидел на его лице радости. Я велел остановиться и слез с носилок, чтобы встретиться со своим войском на своих двоих. Мы вышли к небольшой площади на перекрестке двух широких дорог, и я увидел, что от моего легиона осталась горстка гладиаторов во главе с Тирном и Рутом. Сердце сжалось. На полководцах, как, впрочем, ни на ком из гладиаторов, собравшихся здесь, не было лица. Среди этих людей я не сразу узнал Луция Сергию Катлину.

Тирн, Рут и Катилина торопливо спешились, подошли ко мне, мы обнялись.

— Теперь я тоже знаю, чтó значит победа любой ценой, — сказал римлянин.

Он опустил глаза и вручил мне пропитанный кровью свиток. Я развернул свиток и пробежал глазами по его строкам. Строки, адресованные Варрону Лукуллу, в которых римский нобилитет обличал Марка Лициния Красса в государственной измене.

— Свиток вернулся вместе с отрубленными головами послов Красса, — объяснил Катилина.