Спартак<br />(Роман)

Солдаты были опытными в установке распятия, и они быстро и умело работали. Веревку подсунули под руки, все еще связанного и неподвижного раба. Веревку протягивали до тех пор, пока концы с обоих сторон не стали равны. Лестница, которую рабы оставили там накануне, приставили к обратной стороне. Оба конца веревки перебросили через перекладину креста, и пара солдат захватила каждый конец. Затем, с быстрой ловкостью гладиатор был поднят почти до перекладины. Теперь другой солдат поднялся по лестнице и потравил тело гладиатора, пока стоящие внизу, натягивали веревку. Он расположил плечи чуть ниже точки, где встретились два деревянных бруса. Солдат, стоящий на лестнице перебрался на перекладину, а другой, с молотом и несколькими длинными железными гвоздями, поднялся по лестнице и оседлал другую руку перекладины.

Тем временем Красс с интересом наблюдал гладиатора. Хотя его обнаженное тело изогнулось, поднятое на грубое дерево креста, лицо его оставалось бесстрастным, оно оставалось бесстрастным даже когда в него болезненно впивалась веревка. Он висел неподвижно и вяло, пока первый солдат обвязал веревку вокруг груди и пропустил под руки, завязывая ее над перекладиной. Затем первую веревку вытащили и бросили на землю. Шнур, связывавший руки, был разрезан, и каждый солдат взяв одну из его рук, привязали их веревками вокруг запястья к перекладине. Только когда второй солдат заставил его раскрыть ладонь, наложил на нее гвоздь и одним ударом вогнал его в дерево, гладиатор действительно отреагировал на боль. Даже тогда он не говорил и не кричал, но его лицо исказилось, а тело судорожно скорчилось. Еще три удара загнали пятидюймовый гвоздь в дерево, и последний удар согнул головку, так что рука не могла соскользнуть. Затем тот же процесс повторялся с другой стороны, и снова гладиатор искривился в агонии, и снова его лицо исказилось, когда гвоздь пронзил мышцы и сухожилия его руки. Но все же он не кричал, хотя слезы текли из его глаз, и слюна капала из открытого рта.

Теперь веревка вокруг груди была разрезана, и он полностью повис на руках, с поддержкой лишь веревки вокруг каждого запястья, чтобы уменьшить вес на гвозди. Солдаты спустились по лестнице, которую затем забрали, и толпа, которая уже насчитывала сотни людей, — рукоплескала умению, с которым человека распяли всего за несколько минут…

Тогда гладиатор обмер.

— Они всегда так, — объяснил офицер Крассу. — Шок от гвоздей, наверное. Но они всегда приходят в сознание, и иногда проходит двадцать или тридцать часов до того, как они снова впадут в беспамятство. У нас был Галл, который оставался в сознании в течении четырех дней. Он потерял голос. Он больше не мог кричать, но оставался в сознании. Никогда не было ничего подобного не было, но даже он подал голос, когда вбивали гвозди в его руки. Боже, я хочу пить! — Он открыл фляжку, сделал большой глоток и предложил ее Крассу. — Розовой воды?

— Спасибо, — сказал Красс. Он внезапно почувствовал жажду и усталость. Он выпил все, что оставалось во фляжке. Толпа все еще увеличивалась; и кивнув в их сторону, Красс спросил, — Останутся ли они на весь день?

— Большинство из них останется только до тех пор, пока он не придет в себя. Они хотят посмотреть, что он будет делать. Они делают забавные вещи. Многие из них плачутся своим матерям. Вы никогда не думали такого о рабах, не так ли? — Красс пожал плечами. — Мне нужно будет очистить дорогу, — продолжал офицер, — они блокируют движение. Думаете, что они достаточно разумны, чтобы держать часть дороги открытой — но нет, никогда. Все они одинаковы. Толпа вообще безмозглая. Он рассказал о двух солдатах, которым пришлось свернуть довольно далеко от дороги, чтобы проехать.

— Интересно… — сказал он Крассу. — Интересно, могу ли я спросить вас кое о чем, сэр. Это может быть не мое дело, но мне ужасно любопытно знать, почему вы сказали раньше, что если это Еврей, Давид, то в таком правосудии есть ирония. Или что-то типа того…