Спартак. Бунт непокорных

— Претор Клавдий Глабр в Капуе, — сказал Курий. — Если ты ускользнешь от этой армии, Глабр вызовет из Рима подкрепление, и легионеры будет преследовать тебя по пятам. Куда ты пойдешь, Спартак?

Фракиец указал на черную вершину Везувия, словно копье пронзавшую светлевшее небо.

ЧАСТЬ III

22

— Эти собаки сбежали ночью! — воскликнул Гней Лентул Батиат.

Он сидел на своей вилле в Капуе и, подняв голову, внимательно разглядывал фрески на стенах и своде колоннады внутреннего сада.

Сквозь анфиладу комнат виднелась аллея раскидистых сосен, ведущая к Вольтурно. К берегу причаливали лодки.

— Сколько их? — спросил претор Клавдий Глабр, сидевший в кожаном кресле.

Его руки лежали на резных подлокотниках, а пальцы сжимали головы деревянных львов с глазами из голубых камней.

Лентул Батиат, не поворачивая головы, медленно крутил большими пальцами рук.

— Больше семидесяти. Может, семьдесят пять, не считая служителей и моего оружейника Курия. Люди видели, как он шел рядом с фракийцем, которого ты продал мне, Пакий.

Торговец рабами приехал утром из Рима вместе с Посидионом и двумя юношами, повсюду сопровождавшими греческого ритора. Сейчас они стояли на пороге виллы. Их тела были прекрасны, как статуи.

— Ты продал мне фракийца, еврея-целителя и жрицу Диониса за пятьдесят талантов.

— Ты сам предложил эту цену, — заметил Пакий.

Он сидел, сгорбившись, в маленьком кресле с крестообразными ножками. Под его белой туникой угадывался выпуклый живот.

— Это ты, Посидион, — сказал Лентул Батиат, обращаясь к греку, — хотел положить себе в постель этого фракийца. И теперь ты здесь…

— Я бы хотел увидеть его в бою, я бы даже согласился перекупить его у тебя.

— Сначала догони его! — пробурчал Лентул Батиат, усмехнувшись. — Они перешли мост, — продолжал он. — Один раб видел их на рассвете, они шли к Везувию.

Он кивнул в сторону молодых людей, болтавших у входа.

— Я-то думал, что ты не замечаешь ничего, кроме гладкой кожи юнцов и их бритых задниц. А ты и на гладиатора глаз положил?

Он поднял руку и погрозил пальцем:

— Трибун войск Капуи бросился в погоню. Я знаю Амилла, он поймает их и приведет обратно живыми. Я хочу, чтобы они были здесь, — он стукнул ногой о выложенный плитками пол, — закованные в цепи, напутанные, покрытые песком, похожие на загнанных животных. А ты предлагаешь мне тысячу талантов и упрашиваешь как любовник, ослепленный страстью. Я не уступлю тебе!

Он наклонился к Клавдию Глабру.

— Претор, я устрою для тебя такие игры, каких ты и представить себе не можешь. Видел, что я сделал с кельтом? Он бегал по арене, надеясь убежать от ливийских львов. А с этим Спартаком, Посидион, я устрою зрелище, которое не забудут в Капуе. Мои львы любят живое мясо, и я угощу их! Я знаю своих зверей, они растянут удовольствие. Эти игры станут самыми красивыми из всех, что когда-либо устраивались в республике. Даже в Риме, претор, ты не видел того, что я покажу здесь!

— Сначала поймай их, — мрачно сказал Посидион.

Он поднялся, прошелся по саду, у фонтана подставил руки под струю воды.

— Этот фракиец как вода, — продолжал он. — Он просачивается сквозь пальцы. Во Фракии трибун VII легиона Кальвиций Сабиний посадил его в клетку и заставил сражаться с варваром, который мог раздробить ему череп одним ударом кулака. И знаешь, что произошло? Дак Гальвикс отказался убивать его.

Посидион снова сел рядом с Глабром.

— Спартаку покровительствуют боги, — продолжал он. — Я в этом уверен. Жрица и еврей-целитель заботятся о нем. Он умрет не раньше, чем это будет угодно богам. Ты хотел бросить Спартака львам? Он сбежал. Он ускользает от тебя, Батиат, а если однажды вернется, то за тем, чтобы убить.

— Ты заговариваешься, ритор! Ты грек и твоя голова полна выдумок и лжи. Здесь правят меч и закон Рима. Никто не смеет бросить нам вызов. Ганнибал, Карфаген и сотни тысяч рабов, восставших на Сицилии, были разгромлены, а ты думаешь, что фракийский гладиатор сможет нас победить? Ты заблуждаешься, ритор!

Лентул Батиат хлопнул в ладоши. Рабы принесли амфоры, наполненные свежим вином, чаши с жареными грибами и салатом, блюда с жирными сочными дроздами.

— Я кормил этих собак, как патрициев, — Лентул Батиат говорил с набитым ртом, вытирая губы тыльной стороной ладони. — И теперь они заплатят мне за мясо и вино своей плотью и кровью!

Вечер постепенно окутывал все пурпурным и серым покровом. Раскидистые сосны таяли в тумане, поднимавшемся от Вольтурно.

Факелы чадили, в светильниках трещало масло. Молодые рабы Посидиона разлеглись на мозаичном полу.

Внезапно послышались голоса, кто-то быстро шел через атрий.[4] Один из вновь прибывших остановился перед Батиатом.

— Трибун Амилл ранен.

Лентул вскочил, схватил человека за плечи и проревел:

— Я говорил тебе, Вакерра, — или ты, или они!

Вакерра показал окровавленные руки.

— У них есть оружие, — объяснил он. — К ним присоединились рабы. Они рубят плодовые деревья, режут быков. Они все как помешанные. Армия бежала. Трибун Амилл и я…

Лентул Батиат оттолкнул Вакерру.

— Возвращайся в школу гладиаторов, — зарычал он, медленно опускаясь в кресло. — Будешь моим оружейником.