Спартак-победитель

Фабия держалась с невозмутимым видом, не сводя своих лучистых глаз с лица рассерженного мужа; морщинка досадливого недоумения прорезала ее чистый белый лоб. Время от времени она поводила плечами, как будто ее слегка знобило. Она не пыталась перебивать супруга и как-то возражать ему, видимо, сознавая, что это бесполезно.

А сенатор Долабелла между тем продолжал:

– Беглые гладиаторы раздули невиданное по размаху восстание рабов на юге Италии, спалив дотла сотни латифундий, разорив десятки сел и городов! Тысячи римских граждан и италиков погибли от рук этих гнусных злодеев за прошедший год. Даже римские войска оказались бессильны перед этим злом, подобным чуме. Оба консула этого года, стыдно сказать, разбиты наголову мятежниками, претор Аррий пал в сражении, а на днях пришло известие, что Спартак разбил под Мутиной Гая Кассия Лонгина, наместника Цизальпинской Галлии. Отцы-сенаторы надеялись на то, что Спартак уберется со своей стотысячной армией насильников и убийц из Италии через Альпийские горные проходы, но не тут-то было! Гонцы, прибывшие от Гая Кассия, сообщили, что Спартак повернул свои гнусные полчища на Рим! – Сенатор Долабелла вскинул руки кверху. – Боги окончательно отвернулись от нас! Римские знамена покрыты позором! Я сочиняю речь, с которой должен сегодня выступить в сенате, а ты, дорогая, отвлекаешь меня от этого. – Сенатор Долабелла вновь сердито воззрился на жену. – Да еще смеешь просить меня, чтобы я взял под свое покровительство беглого гладиатора, сподвижника Спартака! Ты просто спятила, милая!

– Андреас порвал с мятежниками, – заметила Фабия, смело глядя в глаза мужу. – Я же сказала тебе об этом с самого начала, дорогой.

– Кто может поручиться, что твой Андреас вновь не примкнет к Спартаку, как только войско восставших рабов подступит к Риму. Кто? – Сенатор Долабелла сделал паузу, взирая на супругу.

– Я могу поручиться, – произнесла Фабия, не желая уступать мужу.

Сделав небрежный жест рукой, сенатор Долабелла направился в атриум, всем своим видом показывая, что он не желает продолжать этот бессмысленный разговор.

Повернувшись ко мне, Фабия в отчаянии всплеснула руками. На ее прекрасном лице отразились досада и разочарование.

Я уже собрался уходить и стал прощаться с Фабией и Галерией, как вдруг во дворик выбежали пятеро крепких молодых рабов и окружили меня плотным кольцом. Я не решился схватиться за кинжал, поскольку мне совершенно не хотелось проливать чью-то кровь на глазах у Фабии и Галерии. Я позволил слугам сенатора Долабеллы разоружить себя. Меня отвели в подвал и заперли там.

Стоя возле маленького зарешеченного окошка под самым потолком, я расслышал гневную перепалку между Фабией и ее супругом. Фабия настаивала, чтобы меня немедленно выпустили на свободу, на что сенатор Долабелла громко и властно заявил, мол, за укрывательство беглого гладиатора его могут отчислить из сената. «Наша республика ведет труднейшую войну с полчищами восставших рабов, и твои благородные порывы теперь совершенно неуместны, моя милая!» – заявил Фабии суровый сенатор.

Я оглядел место своего заточения. Это было небольшое помещение с каменными стенами и потолком, с земляным полом, густо посыпанным древесными стружками и опилками. Свет проникал сюда через два небольших оконца, выходивших на внутренний дворик. У одной из стен стоял верстак, на котором недавно явно строгали доски, тут же стояла новенькая скамья, сколоченная из белых свежеоструганных кленовых досок и брусьев. В углу справа от двери стояли три толстые необработанные доски, распространявшие смолистый запах сосны. В этом подвале, судя по всему, была столярная мастерская.

Сняв плащ, я свернул его в скатку, которую подложил себе под голову, улегшись на скамью. Мои мысли крутились вокруг того, что я услышал из уст сенатора Долабеллы. Значит, Спартак дошел до Мутины, разбил наместника Гая Кассия и повернул отряды восставших на Рим! Если численность войска Спартака, по слухам, достигла ста тысяч человек, стало быть, с ним соединился отряд Крикса. Теперь армия восставших рабов и впрямь представляет смертельную угрозу для Римской республики!

Я не заметил, как уснул, поскольку совершенно не выспался в прошлую ночь. Мне приснилась моя московская квартира, где я пил чай с пирожными в обществе Регины и ее экзальтированной подруги Майи. Мы обсуждали что-то совершенно обыденное и будничное, не то пейнтбол, не то кого-то из наших общих знакомых, при этом смеясь и подшучивая. На экране включенного телевизора мелькали, сменяясь, музыкальные клипы. Сон был так осязаем, так реалистичен для моего сознания, что, пробудившись от какого-то постороннего толчка, я сильно растерялся при виде подвальных стен, густого полумрака, пропахшего древесными опилками, и склонившейся надо мной стройной девичьей фигуры в длинном светлом одеянии со множеством складок.