Спартанский лев

В полдень Ксанф сделал перерыв. Дафна отправилась домой. Сесть за стол в доме Леотихида она наотрез отказалась. Дафна рассудила: довольно и того, что она, оставив своё дитя на служанок, выполняет все капризы живописца, с которым еле знакома. К тому же она не желала встречаться с женой Леотихида, к которой испытывала давнюю неприязнь. Глупость Дамо была заметна ещё с отроческих лет, теперь же проявлялось и непомерное зазнайство, поскольку та стала царицей.

Полуденную трапезу Дафна разделяла с Горго, которая пришла навестить маленького Сперхия.

Подливая подруге козьего молока в глиняную фиалу[130], подкладывая ей ломтики сыра, Горго в шутку назвала её Деметрой, всё ещё не вышедшей из образа скорбящей матери, у которой похитили дочь.

   — Отбрось печали, дорогая моя, — молвила Горго. — Волею великодержавного Зевса Аид, похитивший Персефону[131], раз в год будет отпускать свою пленницу из преисподней в мир живых. И ты обретёшь свою дочь, милая Деметра. Так улыбнись же!

   — Лучше скажи, как сделать, чтобы Аид хотя бы ненадолго отпустил ко мне Сперхия из царства мёртвых, — невольно вырвалось у Дафны вместе с тяжёлым вздохом.

   — Опять ты за своё! — нахмурилась Горго. — Перестань терзать себя, подруга! Это не совет, а приказ...

После трёх дней позирования Дафне было позволено взглянуть на рождающуюся под кистью художника картину.

На большой гладкой доске, покрытой бледно-серой грунтовкой[132], Ксанфом были сделаны выразительные наброски яркими, пахнущими толокняным маслом, красками. В центре была скорбящая Деметра в длинном тёмном пеплосе, на неё падала тень от стройного кипариса. За спиной богини виднелись белые колонны и двускатная крыша храма; горизонт замыкали холмы, поросшие густым лесом.

Придирчивый взгляд Дафны не нашёл ни малейшей погрешности в работе живописца. Деметра как две капли воды была похожа на неё, хотя черты лица, некоторые элементы причёски богини ещё не обрели полной законченности.

   — А ты говоришь, что мне не идёт траурное одеяние, — заметила Дафна находившемуся тут же Леотихиду, горделиво кивнув на картину.

   — Это сюжет, милая, — глубокомысленно сказал Леотихид, — сюжет, выбранный художником. Реальная жизнь гораздо многограннее и жёстче приёмов искусства, вот в чём дело. По сюжету, ты прекрасно смотрелась бы и в облике амазонки[133], убивающей своего врага. Однако попробуй пройдись по улицам Спарты в залитой кровью одежде, с окровавленным мечом в руке, и на тебя все вокруг станут взирать не с восхищением, а с опаской.

Дафна невольно задержала взгляд на Леотихиде, рассуждение удивило её. А она-то считала Леотихида пустозвоном и недотёпой. Выходит, не зря Ксанф советуется с ним как с равным себе художником. Видимо, Леотихид понимает в живописи не меньше Ксанфа, если выдаёт подобные рассуждения.

В то утро Дафна, как обычно, отправилась позировать. Ей в уши назойливо лез глухой стук телег, на которых периэки ехали в Спарту торговать. Дафну обгоняли не только повозки, но и всадники. От лошадиных попон нестерпимо разило потом. Звучали громкие мужские голоса, то и дело раздавался смех, когда неожиданно встречались посреди улицы давние знакомцы. Весь этот поток приезжих двигался по главной улице Спарты к агоре.

Солнце только-только выглянуло из-за кромки дальних гор; было довольно прохладно. По серебристо-серому с просинью небу не спеша плыли облака.

Деревья за высокими каменными изгородями робко шелестели листвой, чувствуя на себе дыхание слабого ветра. Весёлый птичий гомон, казалось, хотел заглушить и топот копыт, и скрип повозок, и шум людских голосов.

Дафна резко свернула с главной улицы в боковой переулок, когда какой-то бородатый периэк с весёлыми глазами схватил её за руку и заговорил с непринуждённостью человека, привыкшего ловить удачу на лету и мимоходом. Подобного нахальства Дафна стерпеть не могла и ударила периэка по руке. Тот сразу отстал, то ли устрашённый подобной неприступностью, то ли не желая бросать посреди людской толчеи груженного поклажей осла, которого вёл за собой.

Узкими кривыми переулками Дафна вышла на другую улицу. Отсюда до дома Леотихида было значительно дальше, зато здесь не было приезжих торговцев. Улица вела к площади Собраний. Но и на этой улице сегодня царило смятение. В воздухе чувствовалось что-то радостное и неистовое; оно словно катилось от дома к дому, из переулка в переулок, подобно морскому валу, увлекая за собой мужчин и женщин.

Дафна в растерянности остановилась, глядя на пробегающих мимо людей. Её толкали, на неё натыкались, кто-то нечаянно наступил ей на ногу.

Неожиданно перед Дафной возник Клеомброт в наспех наброшенном плаще с блестящими радостными глазами.

   — Что ты тут стоишь как статуя? — гаркнул он прямо в лицо Дафне. — Ты что, ничего не знаешь?.. О боги! Она ничего не знает!

   — А что я должна знать? — недоумевающе спросила Дафна. — И вообще, куда все спешат?

   — Твой муж вернулся из Азии живой и невредимый, он теперь у эфоров. — Клеомброт встряхнул Дафну за плечи. — Все сограждане спешат посмотреть на Сперхия. Разве это не чудо?