Довольно жесткой была нацистская юстиция по отношению к солдатам вермахта, что видно из следующего сравнения. В Первую мировую войну, после краха наступления французского генерала Невилля 1917 г., некоторые французские дивизии взбунтовались. Даже в этот кризисный момент французские военные суды вынесли всего 629 смертных приговоров (50 из них было приведено в исполнение). В Германии же была распространена легенда, что был расстрелян каждый десятый французский солдат. Примерно таким же в Первую мировую войну было положение и в немецкой армии — за различные воинские преступления 150 немецких солдат были осуждены и 48 расстреляны. Во Вторую мировую войну англичане расстреляли 40, французы — 102, американцы — 146 своих соотечественников — военных преступников{438}. В английской армии дезертирство не каралось смертью; в 1942 г. генерал Окинлек, командующий английской армией в Северной Африке, хотел ввести там смертную казнь, но его не поддержали, хотя в английской армии в тот момент было приблизительно 20 дезертиров на батальон. В американской армии за дезертирство была предусмотрена смертная казнь, но ее, прибегая к различным юридическим уловкам, использовали крайне редко. В Красной армии с 1941 г. по 1945 г. военные трибуналы вынесли 157 тыс. смертных приговоров{439}. В Германии дезертирство часто каралось смертной казнью — уже к 1940 г. количество смертных приговоров в военных судах превысило их количество в судах гражданских: террор нацистской военной юстиции с каждым годом войны развивался все интенсивнее; в 1943 г. министерство юстиции приговорило к смерти 5684 человека, а в 1944 г. — 5768 человек{440}. Всего немецкие военные суды вынесли 30 тыс. смертных приговоров (20 тыс. было приведено в исполнение) — можно сказать, что военной юстицией было уничтожено две дивизии вермахта{441}. Правда, значительная часть смертных приговоров приходится на последнюю стадию войны. Вовсю зверствовали «летучие военно-полевые суды»
После Сталинграда репрессивная деятельность аппарата юстиции усилилась, и не только по отношению к солдатам: так, в декабре 1943 г. судебная палата Берлина на 1,5 года тюрьмы осудила человека, предложившего вместо «хайль Гитлер» приветствовать друг друга криком загонщиков на охоте — «улюлю»
Ожидания немцев, что «воля фюрера» или его указания смогут обеспечить желанный порядок в стране, не оправдались, что и нашло отражение в информации осведомителей СД{444}. СД передавала, что в 1944 г. к дню рождения Гитлера флаги на домах в сельской местности вывешивали скандально мало по сравнению с прежними временами. Если в первые годы войны пораженческие настроения карались в Германии довольно умеренно — «пораженцам» давали до 5 лет лагерей, то с 1943 г. положение резко изменилось. В первой половине 1940 г. за пораженчество был привлечен и направлен в концлагеря 581 обвиняемый, в 1941 г. — 815, но с 1 января по 30 июня 1943 г. было осуждено 3338 человек, среди них 1662 — приговорено к смертной казни{445}. По донесениям СД, население весьма критически реагировало на это ужесточение судебной и, в целом, юридической практики{446}.
В итоге следует констатировать, что в процессе осмысления юридической действительности Третьего Рейха важно прояснить, насколько все же остатки Веймарской конституции остались в силе; но для исторического понимания нацистского государства важны не формально-юридические правила, но истинное соотношение сил в государстве. Как писал немецкий социалист Фердинанд Лассаль, «нужно отличать действительную конституцию страны, построенную на реальных материальных фактоpax, и писаную конституцию, которая представляет собой не более чем клочок бумаги»{447}. Итак, рассматривая правовую сторону нацистского режима, следует прежде всего обратиться к конституционной действительности, а не к формальному праву.