Спартанцы Гитлера

Основные понятийные средства для оценки правовой практики нацистов сформулировали два эмигрировавших из Германии социолога — Эрнст Френкель и Франц Нойман. Фрекель был адвокатом в Берлине до 1938 г.; он имел возможность оценить правовую практику гитлеровского государства, которое он называл «двойным государством». По его оценке, в секторе власти, который был жизненно важен для расширения тоталитарных претензий режима, ни объективно, ни субъективно не существовало никакого права; в этой сфере юридических норм не было, там царили «мероприятия». В сфере же гражданского права некоторые старые нормы продолжали существовать параллельно вновь созданным нацистским юридическим нормам, правда, лишь в той мере, в какой они были допустимы по политическим соображениям и практическим потребностям. Право решающего голоса в этом процессе принадлежало нацистской диктатуре, которая практиковала разделение компетенций на субсидиарной основе. Правда, нацисты по возможности воздерживались от юридических новшеств в сфере экономики. Френкель, однако, подчеркивал, что это не основание считать, что нацисты были агентами крупного капитала (как утверждает марксистская историография) — скорее это признак примата политики. Хотя нацисты и признавали частное предпринимательство важной формой мобилизации творческих сил народа, они оставляли за собой право определять, кто может пользоваться этим правом, а кто — нет. От возможности оказаться вне закона и общества не был огражден никто: на задворках юридических норм нацистского государства постоянно маячил призрак политической целесообразности. «Полная резервация за политикой преимущественного положения характеризовала всю нацистскую правовую систему»^{448}.

Франц Нойман же, напротив, не считал, что в Третьем Рейхе было единое право и единая фюрерская власть. В своей книге 1942 г. он категорически возражал против мнения Френкеля. Нойман писал, что в нацистской Германии безраздельно царили хаос, беззаконие и анархия. Немецкое общество, на его взгляд, было разделено на четыре группы, каждая из которых оперировала на основании принципа фюрерства и обладала собственной законодательной, исполнительной и судебной властью: партия, высшая бюрократия, вермахт и монополисты. Руководство этих четырех «тоталитарных организаций» иногда шло на компромиссы и соглашения друг с другом. Компромиссы, однако, никак не кодифицировались и не приводились в соответствие с нормой, но непосредственно реализовывались. Нойман указывал, что Гитлер, хотя и обладал несомненным суверенитетом, единолично принимал только самые важные и существенные решения; правда, и в этих случаях ему приходилось идти на компромиссы. Культ Гитлера служил тому, чтобы скрыть такое положение дел, так как кроме харизматического фюрера не было никакой инстанции для того, чтобы координировать или упорядочивать борьбу между властными группами. Когда же центральная фигура этой структуры утеряла свою интегрирующую силу и возможности, то вся система рухнула^{449}.

Эти суждения Френкеля и Ноймана лишь внешне противоречат друг другу; оба признают дуализм нацистской властной машинерии и параллельное существование власти и общества, правовой традиции и попыток ее реформировать. Взгляды этих выдающихся и оригинальных аналитиков имеют не столько разную природу, сколько разные углы зрения на нацистское государство и его правовую систему. Анализ Ноймана и Френкеля, однако, не соответствовал общественным настроениям в Германии, до конца находившейся во власти мифа монолитного фюрерского государства. Это тем более примечательно, что нацисты не осмелились сделать то, что сделал Ленин, одним махом заменивший весь личный состав министерства юстиции, а затем полностью преобразовав право под потребности диктатуры. Обе диктатуры, однако, роднит презрительное отношение к праву как таковому.