Спартанцы Гитлера

Будучи человеком невероятно большого самомнения[6], Гитлер, тем не менее, имел аскетические склонности (он не курил[7] и не пил спиртного[8]); его личные потребности были невелики, он не был интриганом, то есть в личном общении был вполне порядочным человеком: как это ни странно звучит, обыденное его поведение диктовалось бюргерскими условностями. У Гитлера была глубоко укоренившаяся склонность к дилетантским занятиям — это распространялось даже на заботу о собственном здоровье. Гитлер попал под влияние доктора Морелля, который любил рассказывать, что учился у Мечникова^{73}. Гитлера можно было назвать аскетом, но этим описывается его образ жизни, а не менталитет, ибо настоящие аскеты жертвуют плотскими удовольствиями ради высшей идеи, в которой они черпают силы. Гитлер же вел аскетический образ жизни из чисто материалистических побуждений: он был уверен, что мясо вредно для здоровья, что табак — это яд и что спиртное притупляет бдительность и ослабляет самоконтроль. На фронте он получил довольно редкую для рядового награду — Железный крест первой степени, но никогда не говорил, за что. Гейден утверждает, что за пленение разом 15 (?!) французов^{74} (сам Гитлер не подтверждал, но и не опровергал этого). Есть мнение, что эти обстоятельства Гитлер утаивал по причине того, что к высокой и почетной награде он был представлен батальонным офицером — евреем.

Гитлер неоднократно выражал неудовольствие ростом культа собственной личности; сейчас, правда, сложно сказать, насколько это было искренним. Как и всякий культ такого рода, он часто выливался в маразм, случаи коего современники охотно передавали другу. Так, Толанд рассказывает историю о даме, которая на партийном собрании рассказала об опытах с говорящей собакой. По словам этой дамы, на вопрос о том, кто такой Гитлер, собака отвечала: «Мой фюрер» (в немецком языке это слово имеет значение и «поводырь служебной собаки»). Даму засмеяли, и, расплакавшись, она сказала: «Это умное животное знает, что Адольф Гитлер принял законы против опытов над животными и против ритуальных убийств животных евреями. Из чувства благодарности мозг этой собаки признал Гитлера фюрером»^{75}. В принципе, этот случай вполне соответствует чудовищному самомнению Гитлера, которое он, когда того требовала обстановка, умел скрывать. Так, в 1935 г. он разрешил публикацию Эрнстом Ханфштенглом сборника карикатур на самого себя^{76}.

Тем не менее Гитлер, особенно после 1933 г., не переносил дискуссии и предпочитал монологи; когда Муссолини приехал в Берлин, Гитлер замучил его полуторачасовым монологом: Муссолини неосмотрительно согласился общаться с Гитлером на немецком, но владел им, разумеется, не как родным. Подобный опыт имели и другие визитеры Гитлера, а во время войны его речи приобрели эксцессивныи характер; клевавшие носом генералы до утра выслушивали тирады об искусстве, философии, расе, технике, о разведении пчел и истории: его ассоциации и сравнения не имели границ и внутреннего порядка и уходили в бесконечность^{77}. Вместе с тем, застольные беседы Гитлера демонстрировали его талант вести разговор — он перескакивал с пятого на десятое, при этом ухитряясь, благодаря своей удивительной памяти, выстраивать более или менее связанные цепочки фактов, выуженные из разных книг и справочников. Даже и сейчас при чтении стенографических записей некоторые реминисценции, логические или риторические находки Гитлера производят впечатление. Например, в одной из застольных бесед Гитлер, стремясь представить финансовую активность евреев вредоносной, указал на то, что в период расцвета Ганзы[9] цены на зерно оставались стабильными, и сами торговцы отвечали за качество зерна. С проникновением на зерновой рынок евреев, цены на зерно поползли вверх, а качество его ухудшилось. Это обстоятельство на самом деле довольно трудно объяснить.