Спартанцы Гитлера

Пруссия — как ни одна страна, ни один народ, ни одна культура в европейской истории — не вызывала столь полярных эмоций: любовь, восхищение и почитание с одной стороны и — отвращение и ненависть с другой стороны. Поразительно, что самое бедное немецкое княжество, не обладавшее никакими богатствами, население которого на 80% было неграмотным, смогло стать пятой державой континента в относительно короткий промежуток времени между воцарением Великого курфюрста (1640 г.) и смертью Фридриха Великого (1786 г.). Именно последний выбрал в жены Петру III будущую российскую императрицу Екатерину II. Звезда Пруссии в европейской политике взошла практически одновременно со звездой России — в 1640 г. к власти пришел Великий курфюрст Фридрих Вильгельм. При нем Пруссия была единственной толерантной и терпимой к меньшинствам европейской страной (в веротерпимости только Нидерланды могли равняться с Пруссией): в 1685 г., когда во Франции отменили Нантский эдикт, Великий курфюрст (кальвинист, в отличие от своих подданных лютеран) приютил 20 тыс. гугенотов, в 1690 г. из 11 тыс. жителей Берлина было 4 тыс. гугенотов, а в 1700 г. в Берлине французы-гугеноты составляли 20% населения. До гугенотов — в 1671 г. — приют в Пруссии находили евреи, потом вальденсы, меннониты и 18 тыс. лютеран из Зальцбурга, вытесненных тамошними католиками^{850}. Великий курфюрст почти все высокие должности в своем государстве отдавал единоверцам — кальвинистам, часто выходцам из Голландии. Интересно заметить, что у российского императора Петра I была та же симпатия к голландцам.

Значение Пруссии определяется тем, что она являлась ядром Германии, да и сейчас многие немецкие политические и иные добродетели имеют прусские корни. Трагично, что сразу после войны и Аденауэр (рейнский немец) и Ульбрихт (саксонец) испытывали антипатию к Пруссии, что также сыграло роль в ее послевоенной печальной судьбе. Одним из мотивов антипрусских настроений было то, что непременным качеством прусского характера считалась грубость — во времена Гете галантными слыли, в первую очередь саксонцы, и богатые англичанки приезжали в Дрезден, чтобы обучиться немецкому языку и тонким манерам в «немецком Париже»^{851}. Когда Клаус Манн спросил Аденауэра о том, какой из парламентов был самым ответственным с точки зрения интересов государства и общности, тот — несмотря на нелюбовь к пруссакам — коротко и ничего не комментируя ответил: «прусская Палата господ»^{852}. С 1917 г. Аденауэр был некоторое время ее депутатом от Кельна, в период Веймарской республики он был депутатом рейхстага, потом наблюдал работу бундестага, поэтому мог ответить с полным знанием дела. Очевидно, что преимущества «прусской Палаты господ» (Herrenhaus) были не в ее ярко выраженном сословном характере, но в особых этических прусских качествах.