Спас Ярое Око

— Да куда еще? Уже пять, — указал Переславский на отставленные иконы.

— А шестая не проскочит?

— По разнарядке пять: три восемнадцатого, две семнашки.

— Эх-х… — Бегун с сожалением оглядел отобранные доски, помедлил, и, как от сердца отрывая, убрал «Мокрые Власы» обратно на стеллаж.

Между тем епархия сцепилась с Третьяковкой. Они одновременно схватили новгородскую Богоматерь и теперь ожесточенно рвали ее друг у друга из рук.

— Я первая увидела!

— Нет, мы первые взяли!

— Я хотела взять, вы меня оттолкнули! Другим проповеди читаете, а тут толкаетесь! Я женщина, в конце концов, могли бы уступить!

— Возьмите другую!

— Сами возьмите!

— Место иконы в храме! Все растащили по запасникам, семьдесят лет таскали, и здесь лучшее хватаете!

— У нас ее люди увидят!

— Это намоленная икона, на ней благодать Божья!

— Вы ее продадите вместе с благодатью, чтоб зарплату себе платить!

— Даже если продадим — это угодней Богу, чем у вас будет висеть!

И те и другие взывали к Пинчеру о справедливости. Тот не вмешивался ни в отбор досок, ни в конфликты, молча стоял в стороне, с иронической усмешкой наблюдая за сварой.

Бегун под шумок повернулся к другому стеллажу, вытащил верхнюю доску — и чуть слышно присвистнул. Даже если ошибиться лет на сто — никак не позже шестнадцатого века подписная Троица, вещь не просто редкая — уникальная. Бегун быстро оглянулся — остальные были заняты скандалом, грозящим перейти в рукопашную. Троица была примерно одного размера с уже отобранным Спасом. Бегун незаметно отодрал от обеих досок клейкие ленты с номерами и поменял местами. И тут же на его пальцы легла жесткая рука. Еще мгновение назад скучавший поодаль Пинчер ласково улыбался ему, глядя в упор ледяными глазами.

— А теперь сделай, как было, — негромко приказал он. — И запомни: коза щиплет травку там, где ее привяжут. Французская пословица…

Когда были заполнены необходимые документы, он проводил нагруженных досками посетителей до дверей хранилища — святые отцы и третьяковки доругивались на ходу — и вызвал сопровождающего.

— А вашего консультанта я задержу на пять минут, — неожиданно сказал он Грише. — Мне тут тоже совет нужен.

Они вернулись с Бегуном под гулкие своды хранилища.

— Извините, Иван Афанасьевич, — виновато развел руками Бегун. — Сам не знаю, как это я… Бес попутал…

— Тут многих бес путает, — отмахнулся Пинчер. — У меня новые поступления — помоги атрибутировать.

— О чем разговор, Иван Афанасьевич! Для вас лично и для родного ЧК — в любое время дня и ночи… — Бегун осекся, потому что Пинчер начал выставлять со стеллажа иконы из дипкурьерского фургона.

— Ну? — Пинчер, улыбаясь, внимательно смотрел ему в глаза.

— Святой Георгий Победоносец со змием… Третья четверть семнадцатого века. Москва… — медленно начал Бегун. — Богоматерь с младенцем. Рубеж восемнадцатого…

— Удивил ты меня, Беглов, — со вздохом перебил его Пинчер. — Я ведь тебя уважал… По долгу службы гонял и посадил бы тогда, если б смог, — но уважал. Ты один с фарцовой шушерой не вязался, доски на китайские презервативы вразвес не менял. Ходил себе по деревням, не украл ни разу, бабок не обманывал. В каждом деле есть художники… И вдруг — контрабанда…

— Я же сказал — тут недоразумение… — промямлил Бегун.

— Да ты не волнуйся. Я ведь уже не следователь… И Шмидт тебя не назвал как соучастника… пока…

— Я не знаю никакого Шмидта…

— Ну разумеется, — понимающе кивнул Пинчер. — Но я не о том. Просто удивил ты меня… — Он отправил доски на место и кивнул — Пойдем.

Бегун поплелся за ним. Он не понимал, к чему Пинчер устроил этот вернисаж и главное — удастся ли выйти на свет Божий или, не поднимая на поверхность, его подземным лабиринтом отправят в камеру.

Пинчер остановился в хранилище драгоценностей, выбрал из громадной связки ключ и открыл сейф. Достал из серебряного кубка початую бутылку коньяка. Огляделся, выбирая достойную посуду, и протянул Бегуну высокий золотой бокал, оплетенный по кругу виноградной лозой из рубинов и изумрудов. Второй такой же взял себе.

— Фаберже, — сказал он. — Подарок Николая императрице к последнему Рождеству. Бесценные вещицы.

— У кого конфисковали?

— Меньше знаешь — дольше живешь, — ответил Пинчер. — Ну, со свиданьицем.

Они выпили под глухими каменными сводами.

— Удивил… — опять покачал головой Пинчер. — Разбогатеть решил? Или с деньгами приперло?.. Ходить перестал?

— Всю осень ходил, — сказал Бегун. — Нет ничего. Вычистили всю Россию…

— Это ты зря, Беглов. Россия неисчерпаема… Просто все почему-то думают, что Россия — вот посюда, — рядом стояла чужеродная в этой сокровищнице, аляповатая, но довольно точная карта Союза из полудрагоценного камня с золотой надписью «Дорогому Леониду Ильичу от имярек» — и Пинчер провел рукой по яшмовому Уральскому хребту — А Россия — вот она, — он двинул руку дальше, по малахитовым лесным просторам. — Сибирь! Дремучая. Нечесаная…

Бегун молчал, он не понимал, куда клонит Пинчер. А тот снова разлил коньяк по императорским бокалам.

— В гражданскую здесь ходил отряд ЧК, по Указу от 22 февраля восемнадцатого года. Знаешь такой Указ?

— О конфискации церковных ценностей?