Спасая Брунгильду

Пьющий, в общем, умеренно, он почему-то задает вопрос ему вслед:

– Включая алкоголь?

– Естественно! Но, – из машины доктор поднимает палец, – не более двух дринков в день!

Тяжелая машина разворачивается на стоянке и выезжает на дорогу, озаряя стволы еловой чащи, высокой, худосочной и прореженной электропилой. Засунув руки в карманы тренировочных брюк, русский, думая, что поет, на ходу возвращения воет «у-ууууууу!», но потом вдруг, из забытых глубин, из-под глыб, из Марианских впадин, приходят простые глупые слова, которые если и волновали его, то лишь когда-то в отрочестве, только на подступах к Женщине в виде тогдашних девушек заводского района с накладными ресницами и бабеттами, слова из репродуктора, который включался там не только для уличной пропаганды, но и для эмоциональный обработки – типа того, что прожить на свете в общем просто, но как на свете без любви прожить?

Русский усмехается, вспоминая, как с изумлением разводил руки и округлял глаза один стареющий казанова, который так и не сумел написать мемуары: «Совал, совал, а вспомнить нечего… Пустота!»

Странно, что все прошло, как не было. Включая родную речь и старое сердечко, но и за новое, лишенное невинности, можно сказать, механическое, хватает, как приступ стенокардии, и снизу обжигает глазные яблоки: «О майне либерГотт! Вопрос неразрешимый». Он попытался – без любви. И вплоть до инфаркта, которым выстрелил изнутри себе в сердце, ему казалось, что это удалось, что над одним из проживших пятнадцати миллиардов существ – над ним – эти законы не властны, ибо Сверхчеловек и в этом качестве способен прожить не только без любви, но даже в вакууме: и Родины ему не надо на хер. Только Свободу! Только на свободе!..

Проявляя свободу воли, он отменяет ужин.

Поднимает воротник куртки, обходит клинику с горящими рядами окон, спускается в отель у озера и, садясь в пустом ресторане у окна, заказывает пиво.

– Алкогольфрайес? – уточняет официант, видя клиента из клиники, который отрицательно кивает:

– Нет. Алкогольного.

– Какого изволите?

– La mort subite.

– Ви, битте? [3]

– ПлётцлихеТод. Внезапная смерть, – переводит он на немецкий. – Бельгийское такое пиво.

– У нас в Баварии, – выпрямляется официант, – только баварское.

– Вот как?

– Зарубежное пиво, дорогой мой господин, не соответствует нашим стандартам чистоты. Самым высоким в мире.

– А в Германии?

Без особой охоты официант признает:

– В Германии тоже неплохое.

– Тем не менее, это очень хорошее бельгийское пиво «Внезапная смерть», – и заказав баварского, клиент, глядя на свое отражение в стекле, продолжает разговор с самим собой. – Я пил его в Париже, пил в Брюсселе, в Антверпене, в Брюгге и в Генте, и должен сказать, пусть и сказать некому, что оно, это пиво «Внезапная смерть», вполне оправдывает свое люгюберно/мрачное название, в котором есть веселье, и насмешка над Таинством, над всем святым, необходимая для нашего Достоинства – разве не так?

На спинке стула напротив по центру прорезано сердце, он смотрит в эту фигурную дырку.

Германия. Свобода…

Но как на свете без любви прожить?

Официант принес безалкогольное. На ярлыке рыжеволосая Дева, усмиряющая Льва. Неторопливо опустошая бутылку, он продолжает говорить по-русски сам с собой. Поздно. Вход в клинику закроют. Чернеет гряда Баварских Альп над озером, в котором уже неразличим Херрен-инзель, то есть Мужской остров (с королевским замком). Тогда как ему противостоящий Фрауэн-инзель, остров Женский – там женский, кстати, монастырь – не виден отсюда даже днем. Другая сторона луна. Сейчас же все, что еще видно из окна, есть неподвижность воды под бортом транспортно-прогулочного судна «Юрген»: она отражает напряженный свет пустынного причала.

* * *

В понедельник к ужину на конверте появился крючок, которым русского, фигурально выражаясь, подцепили и, протомив весь вторник, когда начался карнавал, в среду после фрюштюка разорвали душу пополам. Собрав вещи и оставив на стойке у дежурной любовно запечатанный в полиэтилен библиотечный томик «DerZauberberg», он пошел на свой последний завтрак.

Эрвина пересадили, вместо него явился огромный, смуглый и усатый парень с двойным подбородком. Турок.

– Но дойч? – уточнил стол. – По паспорту?

– Натюрлих. Турецкий немец.

– А он вот русский…

– Русский дойч?

– Нет, просто русский, – сказал русский, а больше тратить трудных слов не стал, они о нем потом расскажут. Артур – служащий лучшей в мире бундеспочты… Макс/Кэппи! Боевую руку. Надеюсь, автор бестселлеров Конзалик скрасит вартенцайт. Надеюсь, операция по проведению байпаса пройдет благополучно. Война проиграна, но напоследок под Арденнами дадим им прикурить, не так ли?

Счастливо оставаться!

Избегая оглядываться на Голоса и Звуки, он обернулся, ибо услышал вдруг Пищалку.

Это Фашинг – Праздник Конца Зимы.