Спасатель

Женщина выглядела и внешне необычной. Она походила на японскую принцессу, но с такой некокетливой мимикой, что иногда не походила на женщину вообще. Манера говорить у неё была жёсткой. Бросался в глаза разлад между внешностью и тем, что было внутри. Женщина казалась двойной: декоративно-юной дамочкой и наплутавшимся путником в ранах и ушибах…

Себя Антон считал тоже путником, выбредшим на огонёк в полуживом состоянии. Он решил у озера Слепых зажить другой, нормальной жизнью. В комнате и на веранде лежали книги, которые он давно не читал. Эти книги были, словно спасательным кругом, долго не бросаемым с корабля судьбы, пока пловец не начал тонуть, но, всё-таки, брошенным. Когда гости ушли ночевать в пустую половину, Антон допил из горлышка остаток водки. Во сне птицы что-то расклёвывали на холодном пустом берегу.

День настал ясный, с волной. Выскочив из домика, накрашенная Настя поплескалась и села у воды. Действительно, плавать не умела. Она стала говорить для заполнения паузы и не отрывая взгляда от единственного ориентира – головы на горизонте.

– …смогу! Поплыву обязательно. Но лишь с тем, с кем не побоюсь глубины: я жду своего спасателя.

Антон ответил, что такого избранника она может и не дождаться. Когда Игорь вышел на берег, они оба очарованно замолчали. У него были подкривлённые детским рахитом ноги, узкие бёдра, а торс имел сходство с античными богами, да и кожа казалась белой, как мрамор. Он плюхнулся между ними, прохладные руки крыльями повесил сушить на их тёплые плечи.

– Ну, в плаванье! – приказал.

На том берегу кипела жизнь: пристань, рынок, киоски, на корте играющие в мяч. Ресторан помещался в бывшем рабочем клубе с колоннадой, «бистро» на брёвнах, а пивбар был сварен из труб. Тотализатор находился в бетонной трансформаторной будке, на которой сохранился предупреждающий череп с надписью: «Не подходи, убьёт!» Чтобы местные пацаны не угнали казённую моторку (за продуктами Антон ездит автобусом), он никуда не пошёл дальше пирса. В тёмных очках, с модной трёхдневной щетиной его можно принять за бизнесмена, недосыпающего ночей в бурных удовольствиях. На самом деле, он просто лодочник, а когда озеро замёрзнет, станет безработным. Спасатель из него, и правда, никакой. В июне здесь жила семья военного (бывшего сослуживца отца). У них был сын, мальчик десяти лет примерно. Родители ему разрешали нырять. Он зацепился плавками за корягу на дне. Антон нырял до посинения. Достал. Но откачивать, делая его, мёртвого, живым, было поздно. «Прибежали в избу дети…» Недаром снится нечто, лежащее у кромки воды плашмя. Не спасённый мальчик «приходил», «стучась у ворот», и накануне приезда Игоря, когда на его легкомысленный звонок он, бывший друг Антон, ответил малодушным согласием.

– Вы на самом деле «Спасатель»? – прочитали надпись на борту две какие-то штучки, – … или это название лодки?

– И название, и на самом деле, – прохрипел в ответ Антон…

У Игоря звонкий, не знающий сомнений голос:

– Погрузимся, кэп?

– Ой, а вы на тот берег? – оживились девицы.

Одна из них была с мощным ликом и такими же формами; другая с мордочкой мопса, с выгибающейся юной спинкой; брючки легко сидели на стройности ног. В лице зверином что-то тлело, вспыхивая. Красный, круглый, как цветочек, роток не закрывался. От полипов в носу или от торчавших из-под верхней губы небольших зубиков? Рот притом находился в постоянном движении (не жвачка). Наверное, Игорь задался целью пой¬мать момент поступления очередного леденца или просунуть самому, поучаствовав в процессе. Настя одарила молоденькую незнакомку молчаливым презрением, зато дружелюбно кивнула её старообразной подружке, оказавшейся матерью этой девочки.

– А зачем вам туда? – отговаривал Антон, – там ничего нет. Пустой берег, санаторий закрытого типа на ремонте…

– Мы хотели посидеть в диком месте, – объяснила старшая.

Игорь не мог оторваться, и они все погрузились в одну лодку и поплыли. В этой суете Антон забыл купить бензин. Девушка-мать хотела сидеть «только рядом с мотористом», то есть, с Антоном. Настя оказалась в одиночестве на килю со скорбным выражением ушедшего в медитацию никому не знакомого самурая. Игорь уместился с девушкой-дочкой на средней скамье, будто решил грести вдвоём с ней и только в ему ведомом направлении, но грести им не пришлось»: бензин пока не кончился. Вёсла, вынутые из уключин, лежали на дне лодки. Пришвартовались, разожгли мангал.

– Меня один грузин научил, (ох, и шебутной был парняга)… – Рассказывала девочкина мать, суетясь у шашлыков.

И про узбека рассказывала она, и про турка, и даже про караима (есть такая национальность). Все эти «шебутные парняги» её чему-нибудь, да научили. Повидала она немало мужчин на их весёлом берегу. В посёлке Слепых всё просто – главное выйти на пристань, а там не пропадёшь. Эти две насыщались. Старшая и несколько рюмок опрокинула. Младшая, не сказав ни слова, работала ртом. Новое в этом процессе было то, что все знали, что у неё там: халявный шашлык. Мясо съели, девушка-мать распорядилась везти их обратно. Антон заявил, что он им не Харон.

– Провожу вас до автобуса, – предложил Игорь.

Он велел дамам идти между двух заборов, а сам побежал к домику (дверь была видна с берега, а окна гостевой половины нет).

– Ca finira mal! – прокричал в шутку Антон. – À bientôt! [2]

Девицы удалялись. Вдруг, в самом конце прохода к ним присоединилась ловкая фигура со спортивной сумкой на плече. Настя вскрикнула, разрыдалась, побросала в другую сумку свои вещи, но не успела: автобус пришёл и ушёл.

Налетел ветер. Ветер быстро окреп. Пришлось скрыться в домике. За столом на веранде, едва Антон успел заварить чай, погас свет. Настя всё плакала. Антон сказал ей в утешение:

– У девчонки лёгкая форма болезни Дауна, эти зубы вперёд…

– Да, и старшая дебилка, – всхлипывала Настя. – А я искала для себя то, что у него есть, с чем он родился: лёгкость в общении. Вот она, лёгкость!

– Я и теперь ищу, – сознался Антон. – Я ищу, он дышит (разные способы существования). Уходит, когда захочет: прилив-отлив…

– Вдох-выдох, – поддержала Настя. – Не смогу без него! Будто отключили кислород, перекрыли доступ воздуха!

Помолчали, прислушиваясь к ветру. Она уже успокоилась и, вдруг, сказала:

– …мне интересен ваш давний спор… Рассказывал Игорь, с которым я не согласна. Об уфологическом объяснении возникновения цивилизации…

Ага, – понял Антон. Решила увлечь разговором, вообще – увлечь, чтобы притупилось страдание. А, может, для того, чтобы отомстить Игорю за сегодняшнее и, возможно, его вернуть. Спасатель ей необходим… Ради неё он погрузится на глубину, чтоб поднять её и оживить. В результате она познает земное счастье, напишет свои лучшие стихи (она поэтесса). Поглядел на себя её глазами: неплох лодочник, интеллектуал, а с виду шкипер загорелый…

– …Разве можно объяснить возникновение цивилизации примитивным вмешательством пришельцев?.. Вы, кажется, говорили о психологии? – голос повеселел: рассталась с одним любовником (и это хорошо!), нынче, пожалуй, заимеет следующего.

Не полностью стемнело, но его глаза не разглядишь, хотя тёмные очки сменил на прозрачные.

– Мне близка ваша точка зрения… – Как всякая женщина в разговоре, она не ждала ответа собеседника, спеша о своём.

Её «аппаратура»: кабели, шнуры, недавно обрезанные, протянулись. Датчики направили щупальца, сеть расположилась вокруг.

– Главный источник созидательной энергии древних греков – социальные условия: рабы – в рабстве, женщины – в гинекее…

– …но я болтал о другой направленности полового влечения, – уточнил Антон и сразу почувствовал: часть проводов, было, затянутых на нём, обвисла.

Женщина смолкла подавленно, но ненадолго:

– О, Игорь! У него особенность интимного характера, – зашептала лихорадочно, возбуждаясь, как от алкоголя (допинги, кроме чая, отсутствовали). – В детстве ему надо было сделать обрезание (не ритуал, медицинская рекомендация), но не сделали… Ох, что это я… Мне, ей богу, померещилась Вероника, знакомая девица. Она знала Игоря в том же качестве, что и я, вульгарно говоря, с ним спала. Но ведь это вы, Антон, лодочник, переводчик, как же темно…

Ехидство ей не помогло. Явно ощутив себя на запретной территории, забравшись в чужой сад, уплыв не только дальше волнореза, но и за буйки, замолчала.

– Зажгут свет? – спросила безнадёжно.

– Могут, – ответил он многозначительно, – да слишком поздно: сильный ветер обрывает провода.

Что-то упало на берегу, железно звякнув разбитым корытом.

– Мангал, – определил.

Оба ощутили опасность общения, но и Антон был уж втянут и решил кое-что прояснить на тему сравнения с Вероникой:

– Как вам известно, я перевёл одного психа с «французского на матерный». Порнографически-философский роман. И неспроста я взялся за такую хорошо оплачиваемую работу. Не только ради денег. В то время я носился с памятной вам теорией «возникновения культуры и прогресса в результате психосексуальных факторов с ориентацией на андрогинность» (краткое содержание моей статейки). Эта чушь и легла в основу всего дальнейшего. Но продолжалась «новая вера» недолго. Однажды мы с Игорем напились у меня на даче в бане и решили сделать попытку закрепления теории практикой (он предложил), но в результате чуть не подрались и побежали в деревню на поиски женщин, не сразу оных обнаружив. Бегали, бегали и оказались на паперти. Церковь стояла в строительных лесах, двое послушников реставрировали стены. Мы подали строителям несколько вёдер с раствором, и я решил: «знак». Паскудную теорию я вскоре забросил, и более не делаю попыток к практике. Нормально развитый мужчина не может быть гомиком. Ни в какие «хромосомы» не верю, ни в какую «другую» ориентацию. Тут два объяснения появления этих не так ориентированных: пропаганда и обычная телесная болезнь. Прав один знакомый врач-уролог, который объяснил эту самую «ориентацию» потребностью в массаже. У него есть такие пациенты с больной простатой, которые приходят к нему и умоляют продлить «лечение». Следующую книгу этого извращенца я отказался переводить.

Замолчал. Ветер позванивал стеклом.

– Что касается Игоря, – продолжил Антон, – ближе человека не было. Когда он неожиданно исчез, я приехал сюда топиться (мой отец – комендант на этом берегу). Но страшное миновало, и теперь меня не тянет на середину озера. Друга можно любить вполне чистой любовью, что, кстати, непонятно гомикам. И у нас с вами просто разные стадии одной любви к одному объекту. Я переболел, а то мерещился, как мальчик, которого не спас. Тот умер. Но когда напьюсь…

Антон снова помолчал. И решил признаться, в том, что спасательный круг (обвёл жестом веранду с книгами: Пушкин, Толстой, «Новый завет»…) не всегда считает своевременным, бывают провалы (а, может, – прозрения?), и сердце сжимается: опоздал. Тогда и приходит утопленник, стучит в веранду. Продемонстрировал, как: там-там (медленно и тихо) и громко в более быстром темпе: там-там-там.

– Господи, – Настя потянулась к стеклу: там-там и там-там-там, этим постукиванием она, словно очертила для них общее пространство.

Ветер, будто играл на разнобарабанной установке: стёклами окон, жестью плохо закреплённых водоводов, надорванным толем крыши, волнами, которые он бросал о металлические быки маленькой дамбы. За несколько часов непогоды озеро превратилось в зловещее штормовое море.

– Я – алкаш, Настя.

– И я – не лучше! – выкрикнула она безо всяких уловок с опутыванием. – Белуга, оглушённая динамитом «демократии». Маленький сборник: «Вирши некрофилки» в девяносто пятом чуть не номинировали на этого «бру-кукера». Теперь-то понимаю, – хорошо, что избежала такой гадкой награды. Другого наградили, за ещё более отвязное… До сих пор не пойму, почему меня понесло! Сидела тихим младшим редактором… А, впрочем… Вы сказали: алкаш. Я-то наркоманка. Эти «вирши» и слагались под марихуану, была тогда эта гадость в свободной продаже у метро «Дзержинская». Разве можно описывать детали трупного разложения в нормальном состоянии? «Гниения гиеной выгрызаю твою замученную плоть» и так далее. Сказал кто-то великий, что, если женщина начнёт падать, то скатывается ниже любого мужчины… Нас использовали для пропаганды всей этой мертвечины в виде книжек «новой волны», нас, некоторых слепых интеллигентов русских (и я русская, хотя мой отец кореец). Нас сунули в грязь, объявленную «новыми ценностями». Но ценности одни. Старые, как мир.

Ночь, в общем, пролетела в исповедях за столом. Под утро ветер стих.

– Спасибо вам за всё, за чай… На остановке дождусь первого автобуса, – сказала уверенно Настя.

– Ещё рано, я провожу вас, – предложил Антон.

– Нет. – И повторила «большими буквами»: – НЕТ.

Её лицо приобрело железно-масочное выражение, как у восточного единоборца, готового выбросить руку или ногу навстречу противнику. Неужели способна? Она маленькая против него, и, конечно, незнакома ни с какими приёмами, – нет накаченных мышц. Видел её в купальнике: нежный зрелый фрукт. Но и при первом взгляде на эту дамочку понял: в мягкую игруш¬ку вмонтирован характер, как электродвигатель, способный разнести оболочку, для него неподходящую. На стол она выложила из сумки листок бумаги:

«Посвящается И.»

Настя бродила под окнами, скрипя сандалиями, Антон читал: