А вот что было после «чайка» и не вспомнишь иной раз. Зал пришёл в громадный восторг: кричали, били ногами об пол. Ряпосов пару раз тоже долбанул, свистнув восторженно: заливисто поют мерзавцы. На сцену взлетел Перепеченко:
– Будете орать, кунцерт зараз прикрою.
Концерт этот не только для зэков – для всего начальства. Пойди чего-нибудь посмотри в их местном медвежьем углу. Утихло. Вышли с гитарами «жорики» (так тут принято называть молодых). За изнасилование сидят: попалась им расходная девка, за таких и срок ни к чему, здесь их самих как девок… Головы розовеют, не успев покрыться щетиной: от транспаранта красного, будто свет: «Вперед к новой жизни!»
Опять топот, крик и свист, но не этим гольцам [3] . На сцену вывалился Ксёндз, то есть Васька Черемискин. Он скакарь (квартирный вор) с малолетки. Где-то на западе жил в детстве, и там совершил первое своё ограбление, и первым пострадавшим был священник, ксёндз, откуда и пошла кликуха. Зубы у Васьки золотые, морда сковородой, любимец местной публики (пришлось ему без аккомпанемента). Частушки «утверждены» «музыкальным советом» из шести учительниц и Перепеченко, но Ксёндз, как до публики дорвался, съехал от волнения на «блатную музыку» [4] :«Ты сказала, милка:
“Чо навалился на плечо?”
А я, милая, ничо…»
Ксёндз сделал паузу и выкрикнул:
– Мне бы выжарить [5] кого!..