Рыба была большая, на срезе – сочно-красная, полстола заняла. Было их четверо. Стало пятеро. Занавески сонно подрагивают, будто страусы, вытканные в Гонконге, хвостами машут. Было их четверо, стало пятеро… Кто ж хотел иначе?
– Ну, пир, братцы! – Лёха поглядел на паренька уважительно. Лёхина мамка в пищеблоке, поваром в обжорке для вербованных. У матери руки пухлые, точно сдобные, а у бармена – тонкие, пальцы слегка кнаружи выгнуты, как у фокусника. – Ты и есть из буфета? – как-то не особенно поверил.
– А-ля посудомойка, – ответил непросто паренёк.
Витька Юдин на бармена смотрел иронически, будто не мог ему простить, что тот оказался на месте прежнего, с которым после прошлой путины он шёл этим же судном. Августа заинтересовалась и Славиком, и его гитарой:
– Сюда нажми, а теперь – сюда. Ну-ну, музыка получается…
«Чего он, маленький, сам, наверное, умеет, раз гитару притащил», – запоздало оскорбился Витька. Этот чувак голым открыл им дверь, и Августа его таким видела. Спросил ревниво:
– Песню-то какую-нибудь умеешь?
Славик улыбнулся небрежно, глаз не поднял, длинные волосы упали на щёки, светлые, волнистые. Стал играть и петь:Где-то горит свеча,
Но далеко причал…
Море гудит, ворча,
это девятый вал.
Стихнет, уйдёт ночь.
Встретимся на берегу.
Как там моя дочь,
Я без вас не могу…