Некоторые из упомянутых и не упомянутых здесь авторов пишут о Великой Отечественной войне так, что совершенно непонятно, как же мы победили, что дало возможность маршалу Жукову в 22 часа 43 минуты 8 мая 1945 года в Карлсхорсте под Берлином сказать фельдмаршалу Кейтелю: «Прошу подойти к столу и подписать акт безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил». Ну в самом деле, все у нас из рук вон плохо — оружие, снабжение, солдаты, командование, Верховный главнокомандующий, а Красная Армия — в Берлине, а маршал Жуков приглашает: «Прошу…». Ну как? И ничто их не убедит, что они лгут о своей стране, о своей армии, в которой никто из них и не служил.
Так же, Михаил Петрович, вы пишете о нашей разведке: «Дураков хватало», «Сталинский каток», «Зорге был под подозрением»… Откуда же такие успехи, что на самом верху английской и американской разведок находились наши сотрудники?
А что касается Зорге, то надо же понимать, что он был немец и работал на нас против своей родины. Понимаете, хотя тогда там был фашизм, но это его родина… Ну, если уж точно, родился-то он в России, но все равно — немец…
Читаю у вас: «Вы считаете, что Сталин не репрессировал советских разведчиков». У меня об этом ни слова. А вы, перечислив немало имен репрессированных, уверяете, что всех посадил или расстрелял ни кто иной, а именно ваш полубог Сталин. Похоже, что и камеру запирал сам, и расстреливал лично. А о прокуратуре, о Военной коллегии Верховного суда, о Вышинском, Ульрихе, Матулевиче вы не слышали? Вот человек жизнь прожил!.. Мне, говорит, за все годы службы от начальства ни одного упрека не было. Впрочем, об этом можно было догадаться. А я-то, считай, полжизни в потасовках с начальством прожил. И ему — понять меня?
Я считаю Сталина не богом и не полубогом, а великим человеком, который не только был велик в своих решениях и делах, но мог и ошибаться, бывал несправедлив, бывал жесток. Во многих ошибках он признался. Например, в упоминавшемся тосте — в ошибках правительства во время войны. А разве не такое же признание — расстрел наркомов внутренних дел Н. Ежова и Г. Ягоды, виновных во многих необоснованных репрессиях? Или — присуждение Сталинских премий профессору Л.К. Рамзину и архиепископу Луке (знаменитому хирургу В.Ф. Войно-Ясенецкому). Оба они ранее были осуждены, к чему, впрочем, Сталин не имел никакого отношения.
Востроглазый Рустем Вахитов недавно напомнил нам из Уфы, что Сталин с апреля 1922 года, когда по предложению Ленина его избрали Генеральным секретарем ЦК, до мая 1941, когда был назначен главой правительства, все эти двадцать лет Сталин никаких государственных постов и должностей не занимал. Его могущество основывалось и питалось только авторитетом партии и его личным сталинским авторитетом. В Конституции, между прочим, тогда не было статьи о руководящей и направляющей роли партии. Она появилась при Брежневе. «Власть Сталина, если называть вещи своими именами, — пишет Р. Вахитов, — была духовной» (и, вероятно не случайно выбор истории пал при этом на бывшего семинариста, он лучше других годился на роль обладателя такой власти).
Сейчас у нашего президента есть в Кремле президентский полк и есть Росгвардия. Они подчинены только ему лично. Это, говорит Вахитов, подобие преторианской гвардии древнеримских императоров. У Сталина не было под рукой даже взвода, а у некоторых наркомов-министров были подвластные им войска… И если вообразить, что среди них вдруг нашелся бы новый Брут, который почему-то решил бы арестовать Сталина и приказал бы подвластному отряду сделать это, то у Сталина не было бы никакой защиты, а отряд Брута был обязан выполнить приказ своего начальника, этого требовал закон и воинский Устав. Тем не менее, Брут был уверен, что его приказ солдаты не выполнят. Более того, пишет Вахитов, Брут «понимал, стоит отдать такой приказ, как сам окажешься за решеткой». Таково было почитание Сталина, вера в него, и таким был его авторитет.
И у большого поэта рождались строки:
Ну да, скажут мне, ведь этот поэт был членом партии, орденоносцем, лауреатом. Да, да, да. Но вот уж такие беспартийные и неорденоносные писатели — Пастернак и Чуковский. Увидев Сталина в президиуме съезда комсомола, на который их пригласили, второй из них записал в дневнике: «Видеть его — просто видеть — для нас всех было счастьем… Мы шли с Пастернаком домой вместе и упивались нашей радостью».
И зная это, в роковой час истории Сталин обратился к народу именно так:
«Товарищи! Граждане!
Братья и сестры!
К вам обращаюсь я, друзья мои!..».
Конечно, потом-то, в либеральное время, нашлись языки, в частности, среди взрастивших Солженицына «новомирцев», что стали глумиться: «Ха-ха! Нашел друзей… какие мы ему братья…».
Действительно, никакие…