Спасение Романовых

Конечно, мы рисковали, доверяя этим сведениям: большевики могли поменять свои планы. Это могла быть и провокация, если большевики мадьяр раскрыли и переманили обратно. Но других сведений мы не имели, как и другого способа проникнуть в дом, кроме как на том грузовике. И мы рискнули. С помощью одного из мадьяр перехватили грузовик на пути его к дому, водителя убили, а Медведкина захватили. И все сошлось. Неделю за неделей, месяц за месяцем мы ждали удобного момента – сначала в Тобольске, потом в Екатеринбурге – и не промахнулись…

Ко мне подошел Бреннер.

– Мичман, мы проезжали глиняный карьер.

– Так точно! С полверсты отсюда.

– Отведем этих туда. Отпускать их нельзя.

Я знал, что комиссаров нельзя отпускать, но не думал, что этот жребий выпадет мне. Бреннер заметил мое замешательство.

– Отвести их должны двое. Мадьярам не стоит это доверять. Каракоев останется с ними на охране. Так что это сделаем мы с вами.

– А Государь?

– Я доложил Его Величеству, что мы отпустим пленных, но, кажется, он меня правильно понял.

– Выстрелы будут слышны.

– И что же?

– Мне кажется, Государыне и Княжнам лучше их не слышать.

– Там низина. Не должно быть слышно. Ну, грузовик заведем.

Я оглянулся на комиссаров. Татьяна и Ольга перевязывали плечо Юровского, сидя на траве рядом с ним. Поразительно! Когда они закончили и вернулись к Семье, Бреннер приказал комиссарам встать и следовать за ним. Медведкин помог подняться Юровскому и подставил ему плечо.

– Куда? – спросил Медведкин.

Бреннер мотнул головой.

– Туда…

– Убивать ведете, – сказал Медведкин.

5 мая 1937 года.

Москва.

В зоопарк Кривошеин пришел по гражданке: в светлых брюках, кирпичного цвета футболке и парусиновых теннисных туфлях – совслужащий на отдыхе.

У вольера молодняка висела табличка: «Здесь впервые ставится опыт по совместному содержанию молодых животных разных видов – лисицы, енотовидные собаки, шакалы, барсуки, львы, волки, динго, медведи, резусы». Но пока в вольере кувыркались два медвежонка, а поодаль сидел какой-то неопределенный сонный щенок – то ли волка, то ли дикой собаки динго.

Ровно в три часа Нина явилась в длинном платье стального цвета, с таким же пояском на узкой талии, белых теннисных туфлях и соломенной шляпке с серой лентой.

– Что вы хотели мне сказать?

Кривошеин позвонил ей накануне и назначил встречу. Надеялся, они пройдутся, сядут в чайной, и там он ей скажет. Но она не дала ему такой возможности. Может, и к лучшему. Кривошеин посмотрел на красный воздушный шар, висевший над жирафами и слонами, на медвежат, возившихся за проволочной сеткой. Вокруг смеялись дети с мамами и папами.

– Ваш брат расстрелян два месяца назад, – сказал Кривошеин.

Нина глянула на него, будто что-то решая про себя, потом отвернулась и пошла. Он догнал ее в гуще публики.

– Вам нужно уехать.

Нина быстро шагала. Кривошеин видел сзади только ее шляпку над длинной шеей.

– За вами могут прийти в любой момент.

– Что вам нужно?

Голос задушенный, она плакала.

– Вы обещали переспать со мной.

Надо было ее задеть, чтобы остановить.

И она остановилась, с ненавистью уставилась на Кривошеина мокрыми глазами.

– Хочешь меня прямо здесь?

– За вами придут рано или поздно. Вам лучше не появляться дома. Доверьтесь мне.

– Вы лжете, лжете!

Она ударила его по лицу, и это была не дамская пощечина. Он почувствовал во рту вкус крови. Нина рыдала в голос, кривилась некрасиво. Быстро пошла вперед и скрылась в толпе. Он ее не преследовал.