Спасение Романовых

Сослуживцы, знавшие Кривошеина, гадали – что ж такого нашел в нем Бокий? Кривошеин – телепат? Кривошеин – шаман? Ха-ха-ха!

Голоса в коммунальном коридоре примолкли. Остались только трамвайные звоны-перестуки из открытого окна. Кривошеин снова лег на кровать в своей комнате пять на шесть метров, открыл записки Анненкова и погрузился в чтение с того же места: «– Убивать ведете, – сказал Медведкин»…

Из записок мичмана Анненкова.

17 июля 1918 года.

– Убивать ведете, – сказал Медведкин.

– Следуйте за мной, – сказал Бреннер, и кивнул мне, чтобы я шел позади.

Доктор Боткин бродил среди сосен, жуя травинку. Лакей Трупп аккуратно водил опасной бритвой по щекам Государя. Алексей растянулся, положив голову на колени Государыни. Княжны сидели и лежали на одеялах. Горничная Демидова и повар Харитонов дремали. Никто не посмотрел на нас, вернее – на них, на комиссаров. И они тоже не взглянули на своих бывших пленников.

Мы шли по той же тропе, по которой приехали сюда. Бреннер пропустил пленных вперед. Они брели, едва передвигая ноги. Юровский уже не мог идти сам, повис на Медведкине.

– Шевелитесь, – сказал Бреннер.

– На тот свет успеем, – сказал Медведкин.

Мне еще не приходилось расстреливать. Бреннер о своем опыте в этом деле не распространялся.

Я стал думать о Царевнах. Их могло бы уже не быть на свете. Двое, бредущие впереди, убили бы их, выпили бы водки, а потом в том своем будущем, рассказывали своим детям и внукам, что им выпало счастье цареубийства. Они шли медленно, как на Голгофу поднимались – да простится мне это сравнение.

. Мысли о спасенных Царевнах не помогали, напротив, размягчали мою решимость. Когда идешь убивать, лучше не думать ни о чем человеческом. Хорошо бы и совсем не думать, но не получается. Стал думать о том, что вижу вокруг – цепляться за что-то. Всегда так делал на фронте. Смотрел вокруг, пока шли на позицию, или ждали приказа в атаку. Вот гильза на бруствере – оставляю гильзу; моток колючей проволоки – оставляю моток; лопух растет – прощай, лопух; береза кривая – оставляю березу, оставляю, оставляю. Пока тишина, и те, другие, еще не ждут нас, или ждут тихо в своих окопах, иду, оставляю – будто метки, якоря, за что уцепиться. Оставляю на чем-то себя, чтобы вернуться…