Спасение Романовых

– Я сирота, Ваше Величество!

– Бедный мальчик… А когда вы служили на нашей яхте, у вас уже не было родителей?

– Не было. Но я всегда… если позволите, Ваше Величество…

Государыня смотрела внимательно, поощряя меня ласковостью взгляда.

– … Я чувствовал себя на яхте, как дома, как… в семье.

Она улыбнулась.

– Как хорошо. Я помню вас… А ваши товарищи, вы давно их знаете?

– Полгода.

– Как же составилась ваша команда?

– Случайно. Мы встретились в Петрограде на собрании офицеров, желавших вашего освобождения.

– И такие были?

– Были, но ничего не делали.

– А вы решились! Как же вы решились на такое?

Я растерялся. Не описывать же буквально всю нашу эпопею…

– О, если это ваш секрет…

– Нет-нет, Ваше Величество, какие от вас могут быть секреты!

Но Государыня сменила тему:

– Капитан Бреннер – очень дельный, опытный, не правда ли?

– Совершеннейшая правда, Ваше Величество.

– Что ж… И другие офицеры тоже боевые.

– Все воевали, Ваше Величество.

– Да-да, иначе и быть не могло. Хотите чаю?

– Премного благодарен! На посту нельзя.

– Даже чаю нельзя выпить?

– Нельзя…

– Так вы заходите к нам, когда сменитесь… утром… к завтраку.

– Премного благодарен, Ваше Величество! Честь для меня!

– Оставьте, мой мальчик. Заходите попросту…

Она пошла по коридору и, хотя я видел только ее спину – понял, что она сразу забыла обо мне. Оплывшая фигура, тяжелая поступь – опять подумал с болью: старуха. До войны на Корабле еще каких-то четыре года назад она выглядела совсем по-другому. Конечно, и тогда она уже была немолода, в постоянной тревоге о здоровье сына, и все же я видел истинную Императрицу – воплощение достоинства и горделивой кротости. Комиссарские застенки высосали из нее жизнь.

Государыня вошла в свое купе. Разговор с ней меня взбудоражил. Невероятная открытость и доверие Ее Величества окрылили. Хотелось немедленно что-то сделать для нее – совершить подвиг! Захватить поезд и гнать его без остановок до самого Шанхая!

14 мая 1937 года.

Москва.

Кривошеин водил топтунов часа два. Они не отставали, а он не отрывался. Если бы попытался, оправдал бы их подозрения. Поэтому зашел на рынок, потолкался в молочном ряду, купил бутылку кефира и задумчиво выпил ее на скамейке в сквере. Нужно было что-то решать. Что знают эти двое? Они не могут быть уверены, что он встречался с Бокием, так как не видели их вместе. Сейчас они пытаются установить, кто он такой, как он связан с Бокием, и связан ли вообще. Нельзя дать им понять это. Но сколько можно водить их по улицам? Значит…

Он сел на трамвай – не бежал, не прыгал, чтобы они тоже успели. Поехал на Лубянку. Там, в переулках между Лубянской и Сухаревской площадью он знал заброшенный дом, расселенный по причине его крайней ветхости.

В малолюдном переулке он уже не стеснялся, останавливался и откровенно разглядывал топтунов, которым некуда было деться. И они уже не стеснялись. На входе в дом Кривошеин еще раз обернулся и глянул на преследователей – бросил вызов. Отодвинул пару хлипких досок, толкнул кособокую дверь и вошел в затхлый полумрак.