Я, конечно, прекрасно видел свою пару. Поэтому, когда она посмотрела на меня, мое сердце сжалось от этого затравленного взгляда.
— Тебе больно? — спросил я.
Она покачала головой.
— Думаю, я должна быть признательна за то, что не чувствую боли.
— Тогда в чем дело? Расскажи. Я хочу понять.
Кэлли вздохнула и провела пальцами по моей коже. Я ожидал, что она отступит, но Кэлли не стушевалась. Мне так хотелось обхватить ее подбородок, но тогда я не смог бы прочитать слова по губам.
— Это должно было быть радостное событие, которое восхваляют гордые будущие бабушки и дедушки. Но моя семья
Я не услышал собственное рычание, но почувствовал его.
Как и Кэлли.
Она похлопала меня по груди, а я с облегчением отметил, что рычание действительно заставляло мою пару расслабиться.
Она протянула руку и включила последнюю уцелевшую лампу.
Я хотел обнять Кэлли, но ей нужно было выговориться, а я не мог пропустить ни одного слова, поэтому я стал массировать ее виски, желая успокоить. Затем я провел тыльной стороной пальцев по ее лицу.
— Они тебя не беспокоят?
— О чем ты?
Она улыбнулась.
— О моих шрамах.
Мои уши прижались к голове.
— Нет.
Кэлли рассмеялась.
— А ведь я действительно тебе верю.
— Так и должно быть, — я дотронулся до одного из шрамов. — Такое ощущение, что ты пережила гладиаторские бои, — тихо пробормотал я и осторожно заскользил пальцами по ее подбородку, обводя гордое, мужественное лицо.
Кэлли вздрогнула.
— Пережила мясорубку.
— Храбрый маленький боец. Но главное, ты победила. Побежденные падают, а победители получают шрамы и продолжают жить, чтобы вновь принять участие в сражении на следующий день.
Кэлли улыбнулась и немного расслабилась. Но длилось это недолго. Ее голос дрожал, когда она попыталась озвучить свои страхи:
— Мне жалко этого ребенка, Задеон. Я не хочу… — ее голос сорвался. — Я продолжаю думать, что если бы это был твой малыш, то я бы не сопротивлялась. Когда я представляю это, то… вижу маленькие рожки, твой безумный выразительный хвост, огненное дыхание и шипы, которые двигаются в зависимости от испытываемых эмоций. Я была бы счастлива носить твоего ребенка, Задеон. Я бы… — она с трудом сглотнула. — Я бы
Кэлли выключила лампу, даря себе иллюзию уединения, и заплакала.
Я стиснул хрупкую руку и прижал к своему сердцу. Я знал, что моя пара не видела, как исказилось мое лицо, но судя по ее убитому горем выражению, моя гримаса ничем не уступала ей.
— Но… то, что они… они сделали со мной…
Я был так рад, что в пределах моей досягаемости не находилось, тевек, лампы. Либо я бы вновь разбил ее. Я схватил свой хвост и прижал его предплечьем, чтобы он больше не причинял вреда.
Кэлли рыдала так сильно, что, по моему мнению, даже не заметила моих действий.
— Что если я не сумею преодолеть это? Что если каждый раз, когда посмотрю на его лицо, то буду видеть их?
Я прижал ее к себе, забыв, — а потом уже и не заботясь, — о том, что нужно читать слова по губам. Кэлли нуждалась в утешении. А я нуждался в том, чтобы утешить ее.
Она отстранилась и снова взглянула на меня, зная, что я прекрасно видел ее.
—
В этот раз я притянул Кэлли под свой подбородок.
* * *
Я прислонился к стене, наблюдая, как Кэлли прыгала через скакалку. В этот момент ко мне подошла Энджи, за которой следовал Арох, будто они были привязаны друг к другу.
В уголках губ Энджи пролегли морщинки. И это тревожило, ведь она от природы была жизнерадостным существом.
— Как она держится?
Я бы не стал предавать доверие своей пары, но поскольку она заранее разрешила мне делиться ее проблемами с другими, — Кэлли знала, что близкие беспокоились и спрашивали о ней, — я решил кратко описать ситуацию.
— Кэлли спросила меня, что будет, если она не сможет полюбить этого ребенка. Но у меня не хватило слов, чтобы в чем-то заверить ее.
Я провел рукой по шипам. Мы с Кэлли танцевали и тренировались весь день, но это совсем не утихомирило боль в моей груди.
Энджи, казалось, пыталась более деликатно подобрать слова:
— А что, если она действительно
Все разочарование, которое росло во мне, вырвалось на свободу.
—