Спасенное имя

«Какие праведники?» — подумал Димка, но председатель уже заметил ребят.

— А, гвардейцы. — Он широко распахнул дверь кабинета: — Прошу.

Вслед за ребятами в кабинет вошли еще двое: дед и мужчина с сизым носом.

Дед сразу же удобно устроился на стуле.

— Желаю сделать заявление, — сказал он, важно покашляв.

— Хорошо, — кивнул председатель. — Делай заявление. Только покороче, дедушка Антон.

— Короче нельзя, — вздохнул дед. — Вот тут он у меня, — дед резво вскочил, похлопал себя ладонью по шее.

— Кто?

— Хамураров внук. — Дед протянул председателю пачку изодранных листков бумаги. — Полюбуйся. Гришкина работа.

Председатель с недоумением перебирал листки. На всех был искусно нарисован шифер, а под ним стояло одно-единственное слово: «Верни».

— Беда, — вздохнул дед. — Клей у него железный. Без ножа не сымешь. Что ни день — на стекла лепит.

— Вот оно что. — Скулы на лице председателя обострились. — Шифер, значит…

— Не подумай чего. — Дед опустил голову. — Взаймы брал. Верну, куда денусь? Что я, у колхоза занять не могу? Скажи Гришке, яви милость… Нехай окна не поганит. Срам, ей-богу.

— Срам, говоришь? — Председатель закусил губу. — Так, так… Вот почему на столовую шифера не хватило… Иди, дед, иди. Встретимся на правлении.

Мужчина с сизым носом пошел было вслед за дедом.

— Погоди, Стругураш.

Мужчина замер с поднятой ногой.

— И у тебя заявление?

— Ага. — Стругураш осторожно опустил ногу.

— Ну, говори.

— И меня… это самое… — Стругураш пошаркал ногой, словно проверяя прочность половицы, — фулиган беспокоить.

— Тебя?

— Ну.

— Что ж он делает?

— Клеить.

И он протянул председателю пачку рисунков, на которых была изображена бутылка, а на ней зеленый змий с лицом Стругураша.

— Вот, последнее предупреждение. — Стругураш вынул из кармана смятую бумажку, расправил дрожащей рукой. — «Не бросишь пить — буду топить. Гришка Стынь-Трава».

— Плохи дела, — сказал председатель.

— Хужей некуда, — согласился Стругураш.

Димка с Ионом переглянулись, Михуца открыл рот. Стругураш шумно высморкался.

— Я, может, через его художества, — он со свистом потянул носом, — цельные сутки не принимал… А он все равно клеить. В душу, можно сказать, плюеть…

Ребята прыснули. Илья Трофимович сурово глянул в их сторону.

— У меня через Гришку, — продолжал Стругураш, — личная, можно сказать, жизнь разбивается…

— Это как же?

— А просто. Сообразишь, к примеру, бутылочку беленькой да бокальчик пивка. А он тебе — бац! — из рогатки. В бутылочку да и в бокальчик. И все. И жизни нет. Что бы ему хоть разочек промазать? Куда там! Под самую, можно сказать, душу бьеть.

— Да, дела-а, — протянул председатель.

— А вчера стакашек в руке порешил. Поднес я его, сердечного, ко рту, принять вознамерился. А Гришка из воздушки — хлясть! И ваших нет. У меня, можно сказать, травмы на производстве. Видал? — Стругураш протянул перевязанный палец. — Я, можно сказать, кровь пролил… Защитить меня требуется.

— Грамотный ты стал, — сказал председатель. — Ой, грамотный!

— И мы не лыком шиты. Газетки, можно сказать, выписываем. Ты уж того… — Стругураш замялся, шаркнул ногой. — Расстарайся, приседатель. Комсомолию приставь. Нехай вокруг меня пост несуть.

— Учтем, — усмехнулся председатель. — Только пить брось.

Потоптавшись, Стругураш недоверчиво, бочком пошел из кабинета.

— Вот что, гвардейцы. — Председатель встал из-за стола. — На бахчу кто-то повадился. Стар Иким, не видит, надо ему помочь. Что окажете?

— Будет сделано, — за всех ответил Ион.

— Добро. Я с родителями потолкую… Ночевничать пойдут Дима с Ионом.

— А я? — с тревогой спросил Михуца. — А мне?..

Илья Трофимович потрепал его чубчик.

— А тебе мы такое дело подыщем, что… ого-го! Ты как-нибудь зайди. Вместе и подумаем.

Михуца кивнул. Ладно, он зайдет. Одна голова — хорошо, а две — лучше. Вместе они обязательно что-нибудь придумают.

В селе Илью Трофимовича любили. Люди ему доверяли, охотно шли за советом. Хорошо, когда на свете есть человек, которому можно открыть душу!

Ребята часами готовы были слушать его рассказы о войне. Вечерами у костра, когда сонно плескалась у берега рыба да сухо потрескивал хворост, он вспоминал, как в лесу, у старого дуба, давали клятву партизаны.

Михуца слушал затаив дыхание. Набегала на берег волна, тихо потрескивал костер. В его пламени мальчугану чудилось зарево пожарищ.

Как хотелось Михуце стать настоящим человеком, коммунистом! Но против кого сражаться? Где они, враги трудового народа? За океаном?

Михуца давно мечтал о подвиге, а случая все не представлялось…

Дверь резко распахнулась. На пороге стоял Гришка.

— Не дам! — бросил он, вскинув голову. — Не выйдет! — Глаза его отчаянно блестели.

— Что не дашь? — улыбнулся председатель. Он положил Гришкины рисунки на стол. — Что не выйдет?

— Тормоз на мыло не пойдет…

— Какое мыло?

Но Гришка, хлопнув дверью, исчез.

Ребята рассказали Илье Трофимовичу о Хмуром и его встрече с Гришкой.

Разговор с маэстро

Дома Михуца решил покормить Филимона. Он вынес за калитку ведерко с рыбой и стал звать аиста.

— Вот тебе рыбка, Филимоша.