Спасенное сокровище

Итак, Шиле сидел под портретом и вытирал большим носовым платком лоб и шею. На коричневом мундире поблескивали знаки отличья группенлейтера, но у обладателя этих почетных знаков был недовольный и растерянный вид. Шиле был явно чем-то расстроен.

— Присядьте, Гирт, — сказал он. — Выпьем еще по одной, а?

— Нет, пить я не буду, — ответил Вальтер.

Но Шиле, словно не расслышав, крикнул кельнеру:

— Еще две кружки.

Любопытство Вальтера все возрастало. Шиле был известный скряга. Уж если он приглашает к себе за стол простого горняка, да к тому же еще угощает его пивом, для этого должны быть особые причины.

Кельнер принес пиво. Шиле поднял свою кружку:

— Ваше здоровье! — Он выпил, поставил кружку на стол и вытер рот тыльной стороной ладони. — Ну, Гирт, как дела?

— Хорошо.

— Как поживают жена и дочка?

— Хорошо.

— Вы уже зарезали свинью?

— Да.

— А сегодня холодно. Такого холодного марта не было с двадцать восьмого года, верно?

— Пожалуй.

«Однако, он неразговорчив», — разочарованно подумал Шиле и стал придумывать, как бы ему вызвать собеседника на откровенность. Он должен во что бы то ни стало выпытать у Гирта, где находится знамя. Только после этого он сможет опять жить спокойно. Забыв о сидящем рядом Вальтере, он погрузился в воспоминания.

Когда Гитлер пришел к власти, мир рисовался штейгеру в розовых тонах. Его сразу назначили группенлейтером. Вот это была должность! Наконец-то его оценили. Дома он битых полчаса вертелся перед зеркалом, примеряя новую коричневую форму. Его жена Гертруда стояла сзади, благоговейно сложив руки, и говорила, вздыхая:

«Ах, Оттокархен, как идет тебе эта форма, в ней ты совсем другой человек, такой представительный, такой важный! Наконец-то ты начал делать карьеру. И ты этого вполне заслужил, ведь ты всегда был честным и трудолюбивым. А сколько ты натерпелся от этих рабочих! В мире так много подлости».

Шиле увидел в зеркале, как жена вытерла слезу, и был растроган. Гертруда сквозь слезы улыбнулась:

«Но теперь все пойдет по-другому. Теперь все поймут, что ты за человек. Покажи им, милый, на что ты способен! Слышишь? Только поменьше ложной жалости. Я ведь знаю, какой ты добрый. Но с этим покончено! Понимаешь? Ты этих коммунистов так прижми, чтобы они пикнуть не смели. Начальство это любит. И тогда, может быть, тебя еще повысят в чине. И мы купим трехметровый буфет, знаешь, тот, что выставлен на витрине мебельного магазина в Эйслебене, ладно? А еще я хотела бы купить бронзового ангела, такого, как в доме у горного асессора, и меховую шубу. Ну, пожалуйста, Оттокархен, пожалуйста, хорошо?»

Жена продолжала болтать, а Шиле, выпятив грудь, вертелся перед зеркалом, самодовольно рассматривая себя со всех сторон и одергивая коричневый мундир. Приподняв бровь, он сказал медленно и веско:

«Милая Гертруда, теперь ты получишь все, чего только пожелаешь. Буфет, ангела, шубу. А может быть, — добавил он с таинственным видом, — я даже подарю тебе настоящую русскую шубу».

«Русскую?» — удивленно пропищала Гертруда.

«Ну да, милая, фюрер сделает Германию великой и могучей. Весь мир мы поставим на колени! Но это мужское дело, Гертруда. Твое место — у домашнего очага».

С каким восхищением смотрела на него жена! И сам он казался себе сильным и могущественным.

Но, увы, все это было месяц назад… А сейчас… сейчас Шиле, как бы очнувшись, оглядел шумный прокуренный погребок, молодого горняка со спокойным, честным лицом. Шиле вздохнул. Да, да, месяц назад мир действительно рисовался ему в розовом свете. Он вытер потное лицо и раздраженно посмотрел на непокорный вихор Вальтера. «Ну, подожди, — подумал он, — ты у меня заговоришь».

Сегодня утром Шиле вызвали в Эйслебен. Господин крайслейтер, сидевший у себя в кабинете за огромным письменным столом, спросил его коротко и резко:

«Вы сожгли знамя?»

Шиле, щелкнув каблуками, склонил голову в почтительном поклоне:

«Осмелюсь доложить, нет».

«Почему?»

«Осмелюсь доложить, мы его не нашли».

Крайслейтер почесал затылок. Глаза у него сузились.

«Послушайте, Шиле, если вы в кратчайший срок не покончите со знаменем, я буду вынужден разжаловать вас за неспособность».

Шиле весь съежился от этой угрозы. Он опустил голову еще ниже и пробормотал заикаясь:

«Но его совсем не так легко найти, господин крайслейтер».

«Вы осел! — заревел крайслейтер. — Конечно, это не легко. Вы что думаете, рабочие вам принесут знамя домой на золотом подносе? Тупица! Говорю вам в последний раз, и зарубите себе это на носу: вы должны сжечь знамя публично, и не позднее следующего воскресенья. Понятно?»

Шиле, вытянувшись в струнку, отчеканил:

«Так точно, господин крайслейтер!»

Вспомнив теперь об этом «так точно», Шиле нахмурился и сжал губы.

Вальтер заметил перемену в лице Шиле и, заподозрив что-то недоброе, решил уйти.

— До свиданья, — коротко бросил он и поднялся с места.

Шиле тотчас же очнулся от своих воспоминаний:

— Вы останетесь здесь, понятно?

— С вашего позволения, мне пора домой, — спокойно ответил Вальтер.

Группенлейтер побагровел:

— Вы уйдете, когда я кончу с вами разговаривать, ни на минуту раньше, понятно?

Вальтер насторожился, но виду не подал.